Андрей Юрич - Угли

(техник перестает сосать чупа-чупс, слушает)

А он висит на косяке. Коленки подогнул. И она живет дальше в этой же комнате. Она спит, ест, телек смотрит, просыпается, а у нее на вот этом косяке, здесь же, дюбель торчит, на котором он висел.

Техник:Ты зачем мне это рассказываешь?

Охранник:Потому что я ее трахнул, и она плакала… Я решил, что уж если приперся, так надо до конца все сделать, зачем пришел. Но меня что поразило: все эти люди, все эти ее друзья, муж бывший, чей сын повесился – они все ее использовали. Когда она в депрессии валялась, муж у нее киоски чебуречные отобрал. Она их ради сына открывала, эти киоски, а муж забрал. Мужики какие-то стали к ней бухать ходить – тепло и бесплатно, ну, подумаешь – ревет. Подружка ее эта, которая дверь мне открыла – это она мне письмо написала, оказывается, прикинь. У нее фишка – что все болезни лечатся сексом. Она хотела подругу от грусти вылечить, потому что у той сын стоя повесился. Так она, эта подружка, брюнетка, при первом же удобном случае стала меня за яйца хватать, целоваться полезла. Та, у которой сын повесился, на кухоньке салат стругает, а эта тут же ко мне в штаны лезет.

Техник:А подружку ты тоже?…

Охранник:Да, ну… Ужасно все… Когда все ушли, она постель расстелила, эта беленькая, с сыном повешенным… Халатик надела, духами помазалась. Я вот не пойму, зачем они духами мажутся, потом ведь запах – не отмыть. И она вообще… Не знаю, как эти бабы живут… Она когда первый раз кончила, не могла понять, зачем я продолжаю. То есть, у нее и секса нормального в жизни не было. Ее просто использовали всю жизнь. А потом, еще и разревелась. Прям, выла. Мне страшно было. Сидит, воет. А потом вскакивает и начинает по комнате метаться в этом своем халатике, вещи трогает и воет. Там везде сына вещи. Артем его звали. Тема. Я ее спрашиваю: зачем же ты меня звала, если вот так всё?… А она говорит: Не будет Темы, будет – Тима. Я еще молодая, я еще рожу. Я в женский кабинет ходила, мне врач сказал, что я могу рожать.

Техник:Охренеть.

Охранник:Мне потом так было… Она воет, а оставаться одна боится. Просила не уходить. А я не мог так больше и ушел. Я когда уходил – она какие-то номера набирает на телефоне и воет в трубку: «Можно я приду к тебе! Тут такая тоска-а-а…» А на другом конце трубку кладут все время, и она новые номера набирает. Я ушел, домой приехал, мылся часа два в ванной. А запах этот, ее духов, он мне еще неделю мерещился. И тошнило два дня, не знаю почему. А сейчас я боюсь, что на самом деле сделал ей ребенка…

Техник: (после долгой паузы, бросая чупа-чупс в корзину для мусора) Пойдем, выпьем хоть пива, что ли.

Охранник:А ты камеры отключил?

Техник:Нет, но запись не включал пока.

Охранник:Пошли.

Оба встают и скрываются за полками с товаром. Возвращаются с пивом.

Техник:Так что, говоришь, не стоит по объявлениям знакомиться?

Охранник:Да, ну! Там одни маньяки. Мне даже один мужик написал. Два листа написал про то, кто он такой, где родился, чем живет, какие стихи любит, а потом поперек листа: «Меня пожирает внутреннее одиночество». Маньяк натуральный! Чего ему от меня-то надо было? Я женщину искал, а его внутреннее одиночество пожирает! Типа меня распирает от внутреннего веселья.

Техник:Голубой, наверное.

Охранник:И чо, голубой? Я – то не голубой!

Техник:Нет?

Охранник:Иди ты…

Техник:Плеер-то у вас нормально работает?

Охранник:Нормально. Я уже любой ролик тебе пересказать могу за последние два месяца. Они мне по ночам снятся. Особенно этот (поет) «Единая Россия! – Единственная сила!..»

Техник:Мое дело – плеер. Контент – дело ваших рекламщиков.

Охранник:А зачем для нас отдельный плеер писать? Можно же виндосовский использовать.

Техник:Наш удобнее, и деньги вы нам чтобы платили, а не Гейтсу. И работа чтобы у меня была.

Охранник:Мы… вы… Типа это мой магазин и твоя контора… Как тебе самому-то платят?

Техник:На жизнь хватает. А тебе?

Охранник:Смотря на какую…

Техник:На какую хватает?

Охранник:На бессмысленную…

Техник:Да, жизнь… Знакомую встретил недавно. Она мне нравится. Только чо-то она такая грустная была, я даже поздороваться не решился. Думаю, мож, у человека горе, а тут я со своей хотечкой. Помнишь – Анютка? Не видел? Не знаешь, почему Анютка такая грустная?

Охранник:Нет, не знаю… (вспоминает) Не видел ее сто лет.

Свет, моргая, гаснет

Торговый ряд шмоточного рынка. Стоят с распахнутыми дверями обшарпанные железные контейнеры, разноцветные палатки. Везде развешаны кофты, куртки, футболки дешевого вида, обувь стоит на подставочках. Расчистив кусочек прилавка от шмотья, три продавщицы пьют чай из пластиковых стаканчиков. Мимо иногда проходят покупатели. Отовсюду льется серенький и зябкий свет пасмурного осеннего дня.

Первая продавщица:Полноватая женщина неопределенного возраста.

Вторая продавщица:Полноватая женщина неопределенного возраста.

Третья продавщица:Симпатичная молодая азиатка.

Первая продавщица (отпивая чай, помахивает рукой, жестом показывая, что у нее есть, что сказать и чтобы никто не смел сейчас ее перебивать): Знаете, почему Анютка такая грустная?

Третья продавщица:Какая Анютка? Которая на специях?

Первая продавщица:Да! Я тут узнала…

Третья продавщица:Она ж с мужем развелась…

Первая продавщица:Да, не перебивай ты! Так вот, она с мужем-то из-за чего, оказывается, развелась-то?

Третья продавщица:Да, потому что алкаш! И импотент!

Вторая продавщица:А ты откуда знаешь, что импотент?

Третья продавщица:Анютка и рассказывала…

Вторая продавщица:Когда это она тебе рассказывала?

Третья продавщица:Ну, не помню… вот как-то…

Первая продавщица:Да, ладно вам! Я тут с ней разговаривала. Там вообще…

Две другие продавщицы вопросительно и напряженно молчат.

Первая продавщица (делает театральную паузу, отхлебывая чай и думая о своем): Она за него замуж вышла в семнадцать лет, беременная. Он ее на остановке подцепил первый раз. Она тогда с двоюродной сестрой была. Сестра-то постарше и сразу все поняла, говорит ему: «Пошел на…». Потом правда сама же к нему и липла, когда он уже на Анютке женат был. А Анютка… Не знаю, что она тогда в нем нашла, ну, говорит, симпатичный был – не как сейчас. В общем, потом он еще как-то раз начал к ней клеиться на той же остановке, подошел и говорит: «Девушка, мы с вами, кажется, знакомы». Она, дурочка, и растаяла. Правда, сразу ему не давала, а ему только этого и надо было. И он ей как-то раз говорит: «Ну, можно я чуть-чуть». Ну, она и дала чуть-чуть. И залетела сразу.