Михаил Болле - Безславинск

© Михаил Болле, 2016

© Павел Валерьевич Щербаков, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В антифашистском романе «Безславинск» все события, места действия и персонажи вымышленные, а любые совпадения с реальностью случайны.

Залитая солнечным светом Трафальгарская площадь, тяжелый, пропитанный гарью воздух, автомобильные гудки, пробка из ярко-красных двухэтажных автобусов, крики продавцов, зазывал и туристов, лязг, дуденье, звон и громыханье уличных музыкантов, шум фонтанов и кишащие люди, люди, люди напоминают разворошенный муравейник. Здесь сходятся три вестминстерские улицы, образуя большое кольцо – главную транспортную развязку Лондона. На одной из этих улиц, неподалеку от площади в небольшом старом здании располагалась частная клиника.

Неуютный гинекологический кабинет был ослепительно ярок: солнечные лучи колкими стрелами заполняли всё малогабаритное помещение, отражаясь от белых, закруглённых к высокому потолку стен и черного кафельного пола, ударяли в девятигранное зеркало и через окно устремлялись обратно на железобетонную улицу.

Аскетический интерьер с металлической медицинской мебелью напоминал камеру пыток, где изощренный садист-медик мучает свою жертву цинично, со знанием дела, не давая жуткой боли покинуть страдающее тело ни на минуту.

В углу разместился инструментально-процедурный медицинский столик на подвижных опорах. Такой же столик стоял и у гинекологического кресла, в изголовье которого на полке из нержавеющей стали притулился аппарат для прерывания беременности, напоминавший забавную миниатюрную субмарину 60-х годов прошлого века. Под зеркалом, висевшим рядом с дешевой напольной ширмой из пластика, стояла третья тумба, являвшаяся камерой для хранения стерильных изделий.

На гинекологическом кресле с электроприводом – удивительной конструкции, способной удовлетворить самые взыскательные требования вышеупомянутого садиста и обеспечить ему комфортное выполнение самой изысканной пытки с проникновением через влагалище, – лежала щуплая девушка. Она была обнажена снизу по пояс, и, несмотря на жару, царившую как на улице, так и в помещении, её сильно знобило. Девушка крепко держала своё лицо руками, почти до крови впиваясь ногтями в щёки, и постоянно повторяла одно и то же:

– Господи, помоги! Господи, услышь меня!

Это была девушка двадцати лет, носившая еврейское имя Ализа. Ей только недавно посчастливилось закончить Донецкий медицинский колледж, но она уже успела выйти замуж за ирландца и переехать жить в Лондон. Её муж – христианин-католик – не знал о намерении Ализы прервать беременность, а потому ей было страшно вдвойне.

– Дай мне силы пройти через это! Не покидай меня! Господи всемогущий, дай мне силы! Поддерж… – шептали бескровные ее губы.

Оглушающее стучала кровь в висках, толчками билось сердце.

Гинеколог с недельной щетиной и короткостриженой головой напоминал скорее уголовника или могильщика в состоянии длительного запоя, чем английского врача.

Он спокойно, не торопясь мыл руки и курил прямо в кабинете, что явно было недопустимо. Потом гинеколог погасил сигарету, натянул перчатки, взял в руки кюретку для вакуумной аспирации (прерывания беременности), в упор посмотрел на бледную пациентку.

В его глазах не было ничего, ни малейшего намека на эмоции, даже на саму жизнь, будто это были не человеческие глаза, а чёрные стеклянные протезы.

– Дай мне силы, Господи… – до боли в руках сдавила прорезиненные рукоятки кресла Ализа. – Зачем они мне это сказали? Лучше бы я ничего не знала…

Не понимавший по-русски гинеколог приблизился к Ализе, положил руку на живот и тихо процитировал великого Шекспира:

Hell Is Empty, And All The Devils Are Here (Ад пуст. Все демоны сюда слетелись…).

– Что? Что вы сказали? – тревожно спросила Ализа по-английски.

– Это, деточка, не я сказал, это из классики…

Ализа плотно закрыла глаза ладонями, содрогнулась, завыла каким-то нечеловеческим голосом. Врач медленно наклонился, словно смакуя всё происходящее, ввёл инструмент, и Ализа затряслась, будто в лихорадке. Она ещё и категорически отказалась от анестезии при проведении аборта – с юных лет панически боялась любой формы наркоза.

Неожиданно то ли от сильного порыва ветра, то ли от сквозняка распахнулось окно, и фрамуга сшибла всё с подоконника. С грохотом попадали на кафельный пол горшки с кактусами (даже цветы здесь были какие-то колючие), всевозможные баночки-скляночки, что-то разбилось вдребезги. Гинекологический светильник, напоминавший бытовой напольный вентилятор с оторванным пропеллером, покатился на врача, тот отпрянул от пациентки, поскользнулся и, словно подкошенный, завалился спиной на пол, жёстко выругавшись:

– God damned!

Померкло солнце, набежали свинцовые тучи и, как это бывает в фильмах ужасов, жуткий, черный смерч возник из-под земли, через зловонный канализационный люк вырвался на улицу и закрутил всё подряд на своём пути. Неожиданное совпадение природного катаклизма с внутренним состоянием Ализы возымело своё действо – её будто подкинуло, и она вскочила с кресла, крикнула:

– Нет! Я оставлю его! Я не убийца!

А после, снося всё на своём пути, бросилась прочь из своеобразной камеры пыток.

Фактическое рождение её ребенка произошло здесь, неподалёку от Трафальгарской площади, в затрапезной частной клинике, на гинекологическом кресле с электроприводом, а не несколько месяцев спустя, когда так много людей готовилось к его физическому появлению на свет.

Вдоль набережной Темзы росли и благоухали магнолии. Модницы вышли на улицы в мини-юбках и в кедах на танкетках, модники – с прическами на косой пробор и высоко выбритыми висками, в парках резвились огненные бельчата, был месяц май.

Всё сдвинулось с привычных мест, всё поплыло и забурлило в душе Линды: не по-английски размеренно, а бурно, по-славянски непредсказуемо. И она ухватилась за первое попавшееся – не думать о том, что будет с нею, картинами, галереей… Тревожило одно – что будет с МарТином.

И хотя она искренне верила в удачный исход предстоящей поездки на Украину, было у неё и опасение: вдруг что-то не сложится, что-то воспрепятствует её благому намерению, и всё пойдёт наперекосяк. Вдруг никудышная мать МарТина Ализа передумает, не отпустит его обратно в Англию, и тогда с ним случится нечто непоправимое – а глаза у его матери были как у тихо помешанной, когда в позапрошлом году она прощалась с Линдой в аэропорте Хитроу.