Ирина Астрина - Личное сообщение

В кафе заиграла музыка. Звучало ретро, но из эпохи значительно более близкой нам, нежели Петру Ильичу. Примерно пятидесятые годы двадцатого века. Что-то лирическое.

Мы немного помолчали. Он смотрел на меня, не отрываясь. Я тоже глядела ему в глаза и не отводила взгляд.

– Что посоветуешь мне для изучения языка? – спросил он, прищурившись и слегка улыбаясь уголками губ.

– Ну… в принципе, надо делать всё, что доступно. Смотреть кино, читать книги и газеты, слушать песни, – дала я банальный ответ.

– Ты мне поможешь? – он улыбнулся ещё хитрее.

– Конечно, а чего бы ты хотел в первую очередь?

– Наверное, читать и смотреть в оригинале мне пока рановато. Лучше побольше говорить, потому что наши французы с нами по-французски болтать не желают. Долго и можно всё понять извращённо.

– Они по-своему правы, – подтвердила я. – Было дело, один студент решил общаться с шефом на его языке и тот велел ему ехать в командировку. Парень же, наоборот, понял, что ехать не нужно, поэтому оказался в глубоком нокауте, когда за день до вылета ему вручили авиабилет, а он не приготовил презентацию или что-то в этом роде.

Он засмеялся.

– Вот-вот… поэтому можно иногда встречаться с тобой? Мы могли бы говорить по-французски.

Огоньки надежды прыгали в его голубых глазах.

– Без проблем! И вообще с удовольствием! У меня ведь полно времени. Уроки-то обычно с утра или вечером. Редко бывает, чтоб разрешали как у вас в середине дня.

Его лицо вспыхнуло от радости.

– Тогда, может, сходим прогуляться после нашего занятия в среду?

Добрый день!

Большое спасибо за приглашение, но после урока с Пончиком мне нужно очень спешить, чтобы зайти по делам в Центр, а потом бежать на следующий урок.

До встречи на занятии!

Среда настала быстро. Я пришла как всегда вовремя. Я оделась очень буднично, он с обычной элегантностью. Мы разбирали диалоги, делали упражнения. Мы вели себя как будто ничего не произошло. Смотрели друг на друга как учитель и ученик, связанные формальными отношениями, и никогда больше не говорили о том письме и обеде.

Шли месяцы. Он занимался очень хорошо, и мы уже могли свободно болтать на самые разные темы. Конечно, его французский был несовершенен, но он прилагал много усилий, и у него получалось всё лучше и лучше. Однако сам он по всей видимости был неудовлетворен прогрессом, потому что однажды после урока сказал:

– Мне кажется, что процесс застопорился, посоветуйте, как его ускорить?

– Занимайтесь побольше самостоятельно, читайте книжки, газеты, попробуйте послушать радио, а вообще… вы волнуетесь напрасно… из тех студентов, что я имею сейчас, вы – самый лучший.

Внезапно его лицо приобрело ярко-пунцовый оттенок.

– Спасибо вам за нежные слова, – пробормотал он и выбежал из комнаты.

Мне стало смешно, немного приятно и немного жаль его. Ведь в произнесённой фразе не было ничего нежного, обычная учительская похвала, к тому же содержащая в себе простую констатацию. Да, порой я ловила на себе ласковые взгляды его больших голубых глаз. Обычно я замечала это в те моменты, когда ему казалось, что я не смотрю в его сторону. В другое время его лицо часто бывало если не совсем холодным, то равнодушным. Несколько последующих дней я ходила, напевая: «O, réponds, réponds à ma tendresse…» 17 17 «О. ответь, ответь на мою нежность…» (франц., слова из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила») (прим. автора)

Я считала, что своим видом не должна способствовать развитию у него ненужной симпатии и поэтому стала выбирать неброскую, а иногда определённо некрасивую одежду. Даже приобрела бюстгальтер с эффектом (девушки, не падайте! мужчины, знайте, что бывают и такие!) уменьшения груди. Помню его обескураженный взгляд, когда однажды я заявилась в старых уродливо сидящих чёрных штанах, серой водолазке и длинном чёрном жилете. Настоящий синий чулок, к тому же собравшийся на похороны! Помимо этого у меня в изобилии имелись и иные тёмные вещи.

Как-то раз он попросил перенести урок на другое время. Когда мы встретились, я отметила, что ему удалось невозможное: он выглядел ещё лучше обычного. Помимо традиционной сорочки без единой складки и узкого галстука он нарядился в пиджак, смотрящийся так, словно знаменитый кутюрье сшил эту вещь специально для участия в дефиле, где должен был собраться весь бомонд. На ногах блестели умопомрачительные ботинки, а на запястье дорогие статусные часы.

– Я ходил на собеседование, – холодно сообщил он. – Работа надоела, хочу делать вещи более масштабные, нежели те, что мне тут предлагают. Я давно готов руководить проектами, начальник же меня ни в грош не ставит.

В желудке что-то шевельнулось. Очевидно, сырок на завтрак был не очень свежий. Говорит же Олег, что надо не лениться смотреть срок годности.

– Вот как… конечно, раз вы целыми днями на работе, а она вас не радует и с начальством контры, самое разумное искать другую компанию, – мой тон был самым что ни на есть участливым.

Мы обстоятельно поговорили о собеседовании и перспективах карьерного роста.

– Что ж, пока вас не взяли на новую хорошо оплачиваемую должность, будем продолжать?

– Разумеется, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Имелось в виду, что раз уж не повышают по службе, пусть хотя бы финансируют уроки французского.

Вскоре я узнала от его начальника, что спор возник из-за поста заместителя шефа, на который Пончик пригласил человека со стороны. Мой герой, работавший рядовым сотрудником уже около пяти лет, глубоко обиделся.

– Представляешь, я говорю, сколько можно ждать, назначь меня! – возмущённо пожаловался он.

– Знаешь, хоть ты мне почему-то симпатичен, но я бы тебя точно не назначила. Кому охота иметь зама, курсирующего по коридорам с видом принца крови и, кроме того, жутко ленивого. Твои слова!

– Точно, я очень ленивый! – засмеялся он. – Я бы хотел вообще не работать, я спать люблю.. Ну, или путешествовать на машине. И, главное, чтоб никто не трогал. А от работы предпочитаю самоустраняться.

– Не очень-то приглядная картина…

– Уж какой есть, зато честно!

Помимо всего прочего, мой герой уходил из офиса ровно в восемнадцать часов. Те, кто работает в коммерческих фирмах, знают, насколько это нетипичный поступок. Как правило, служащие таких организаций торчат на рабочем месте до семи-восьми вечера, ссылаясь на большие объёмы того, что необходимо завершить, хотя в большинстве случаев ими руководит примитивное желание выслужиться или страх потерять приличное место.

Тем временем явилась зима. В центре города это бывает мало заметно. Вырывающиеся из автомобилей вонючие пары немедленно уничтожают робкий снежок, едва прилёгший на мостовую и тротуары. Вместо белого ковра русской зимы под подошвами хлюпало месиво европейской слякоти. Однако на бульваре всё же сохранялось подобие зимней сказки. Вдоль аллей торчали сугробы, а иногда снег задерживался на ветках, которые чернели словно нарисованные тушью на размыто-сером листе неба.