Руслан Галеев - Все вечеринки вчерашнего дня

Чилаго тогда его выслушал, подумал, и назвал сумму. Тако честно признался, что денег у него таких пока нет. Их и правда, не было, сечешь? А этот громила и говорит, вроде как ладно, отдашь через год. Вроде как, ему не к спеху. Нормальные условия? Нормальные. Тако согласился. И с тех пор никто его не трогал. До сегодняшнего дня.

Чернокожий официант принес им по тарелке гуляша с кнедликами и по огромной кружке светлого пива. Они курили и молчали, пока он, мучительно неторопливо выставлял все это на стол.

– У нас был уговор, Чилаго, – прошептал Тако, когда они, наконец, остались одни.

– Так уж случилось, Тако-сан, я и сам не рад, – пожал плечами латинос. Но часть суммы мне понадобится в течение этой недели. А за форс-мажор я скощу остаток долга вдвое.

Тако помолчал, гоняя вилкой кусочки мяса. Потом спросил:

– Много?

– 50 кусков.

Официант снова проплыл в зоне слышимости, поменяв по пути их пепельницу на чистую.

– Не люблю это, – сказал Чилаго, глядя ему вслед.

– Понимаю, – кивнул Тако, – никто не любит нуждаться.

– Я про то, что этот хрен поменял нам пепельницу до того, как я докурил.

– А…

– И я не нуждаюсь, Тако-сан. У меня столько должников, что я никогда не стану нуждаться.

Что-то было в том, как Чилаго это сказал, что мгновенно заставило Тако мерзко вспотеть.

– Я соберу нужную сумму к послезавтра. Раньше не получиться.

– Меня это устраивает, – кивнул Чилаго, и вдавил сигарету в пластиковое донышко пепельницы.– Ты ешь гуляш, Тако-сан, тут его правильно делают. По настоящему.

– Чилаго, – неожиданно для себя сказал Тако, – я видел у тебя армейские татуировки. Такие делали себе ребята на Сайгоне. Но разве ты родился не после войны?

– После? – латинос как-то странно посмотрел на японца.– А ты думаешь, она кончилась, Тако-сан?

И снова Тако почувствовал, как по его спине побежали капли мерзкого пота.

Шанти перегнулась через Давида и потянула с тумбочки свою рубашку. Давид легонько куснул ее за руку.

– Хватит, – как можно решительнее сказала Шанти, – я и так опаздываю…

– Времени – вагон…

У него низкий, с едва заметной хрипотцой голос. К тому же это его грассирование… В других обстановке она бы после этих двух слов позволила веревки из себя вить, чем они, собственно, и занимались еще пять минут назад. Но им и правда пора разбегаться, и сам Давид это понимает. Датчики глушения, которые они поставили в номере отеля, могут привлечь ненужное внимание. И прежде всего их коллег по ДБ. Сексуальные отношения с коллегой… в их организации обычным увольнением такая история не кончается.

– Успеем кофе попить, – заметил Давид, глядя на часы.

– Так займитесь им, мсье Белль. Мне еще нужно вернуть на лицо все то, что вы с него слизали.

Давид усмехнулся так, что Шанти чуть не начала снова раздеваться, но в эту секунду запищал первый таймер. У них оставалось 15 минут.

– Так что у тебя на этого Чилаго, – возясь с консолью кофейного аппарата, спросил Давид.

– Пока ничего кроме подозрений в том, что он собирается купить нечто, что когда-то принадлежало армии.

– Нашей или Сайгонцам?

– Трудно сказать.

Давид обернулся.

– Серьезное обвинение, Шанти. Если ты заявишься с этим в СБ, а потом окажется, что ты ошиблась, твоей карьере конец.

– Понимаю. Поэтому и хотела сначала тебе рассказать. Но ты решил сначала меня раздеть.

Давид усмехнулся.

– Даже просто смотреть на тебя в одежде, уже извращение. Одежда тебе в принципе не идет, моя дорогая цейлонская принцесса… Но, если серьезно, ты не могла как-то не так понять? Неправильно услышать?

– Я могла, но он, – Шанти постучала себя пальцем по виску, – не мог. Я трижды переслушала файл с записью их разговора. Продавец очень четко сказал, что это что-то армейское.

Кофейный аппарат просигналил и выдвинул две парящие чашки. Давид перенес их на стол. Шанти закончила с макияжем и присоседилась к нему.

– А что конкретно сказал продавец?

– Что-то в том духе, что иметь дело с армейскими вещами опасно, и поэтому ему нужна полная предоплата, бла-бла-бла.

Давид отпил кофе, поморщился и отодвинул чашку.

– Горячо. Никак не научусь выставлять нормальную температуру… В принципе, продавец мог и не врать. А мог просто разводить твоего Чилаго. Правда, репутация у него серьезная… Но если за продавцом стоит кто-то реальный, то игра может оказаться серьезнее, чем мы думаем. О какой они говорили сумме?

Шанти пожала плечами.

– Они не называли. Но Чилаго сказал, что у него таких денег нет, и собрать их быстро не получиться.

– Значит, сумма серьезная. Merde 1 1 (фр.) Дерьмо. …

Давид надолго задумался. Шанти встала, отключила глушилки, вернулась за стол. Золотой свет приближающегося к горизонту солнца вернул городу утраченную сепию, но теперь это была сепия старых фотографий, в ней хотелось замереть и не двигаться. Шанти попыталась мысленно сосчитать выкуренные за день сигареты, потом так же мысленно махнула рукой и потянулась к пачке Давида. Закурила, подумав о том, что ради зрелища пронизывающих сигаретный дым лучей закатного солнца, можно простить любой вред здоровью.

– Щекотливое дельце, – пробормотал, наконец, Давид.– Я бы не спешил сообщать о нем. Попаси пока этого Чилаго, послушай. Может, выплывет что-то конкретное. И да, пришли мне описание продавца. Попробую пробить его по нашей базе. Надо выяснить, что это за ублюдок.

– У меня есть фотография.

Когда Давид и Шанти выходили из мотеля – Давид через кухню, Шанти через центральную дверь, – Синдзюко уже наполовину скрылось за краем их уровня. Сквозь ставшую прозрачной атмосферную линзу снова хорошо был виден Барабан ассемблера. Приглядевшись, Шанти смогла различить даже две быстро двигавшиеся искорки рядом с ним. Челноки.

В звездной системе, где была построена военная база Иводзима, было семь планет. Совершенно непригодных к жизни и не поддающихся терраформированию, но очень богатых. Челноки возили с них ресурсы и просто грунт, четко выполняя семилетнюю программу превращения «Иводзимы» из искусственной планеты в просто планету. Шанти подумала, что семь лет, это не так уж много, и все, ради чего суетятся в космическом вакууме искорки, произойдет при ее жизни. По-крайней мере, в это очень хотелось верить.

Игги обесточил внутренние помещения рынка с собственной консоли, – пискнул модуль над воротами, сообщая об автоматическом включении сигнализации, – и медленно двинулся к станции фуникулеров. На Мусорной улице было непривычно безлюдно. За все эти годы Игги задержался так поздно первый раз. Сначала, чтоб посмотреть повтор матча между «Синими муравьями» и «Кусто». Дома видеомодуль так и валялся разобранный, все руки не доходили. А потом, когда матч уже закончился, Игги почему-то не пошел домой, а стал ходить по этим коридорам между пластиковыми кабинками торговцев, туда-сюда. Странно это было, идти тут и слышать собственные шаги. На рынке и в малолюдные дни стоит дикий гвалт, а тут – тишина. Ну, не совсем тишина, но звуки, которые здесь теперь жили, тоже были совсем непривычные. Жужжали под сводами ангара бесполезные камеры, меняя направление съемки, – как же забраться на такую верхотуру и протереть им линзы? – пищали датчики сан-эпидем службы, шуршал по своим делам старый бот-уборщик, похожий на учителя физики из новоанглийского детства Игги. Мистера Чарльза Марблдога. Он не попал в первую очередь эвакуации, не прошел по возрастному цензу, как и дед Игги. А второй очереди так и не случилось. Но Игги от этой мысли поторопился избавиться, не любил он об этом думать.