Ольга Хомич-Журавлёва - Галерея неудачников. и другие рассказы и повести

Когда задергался поплавок, Попиков даже не поверил своим глазам, ведь ещё ни разу в жизни он не поймал ни единой рыбешки. Затем мелькнула мысль, что просто-напросто крючок, как всегда, зацепился либо за корягу, либо подцепил обильный мусор со дна. Но поплавок все дергался и дергался.

Наконец, Попиков, собравшись с духом, рванул удилище на себя. И, вылетев из воды, навстречу к нему полетела щука, весом с килограмм. Пролетев мимо Попикова, при этом, больно хлестнув его по щеке, щука шлепнулась метров в шести от берега. Попиков, ошалев от неожиданной удачи, потирая руки, подошел к щуке. Слегка нагнулся к ней, чтобы рассмотреть улов. Как вдруг наткнулся на её взгляд – насмешливо холодный, изучающий рыбака.

– Щука, ты чего на меня так смотришь? – опешил Попиков. – Я ведь тебя поймал и из воды вытащил. Честно. Теперь съем.

Взгляд щуки стал еще более насмешливым и внимательным. Мало того, в нём появился радостно нагловатый блеск. И тут щука, прямо как в сказке, заговорила:

– Ещё неизвестно кто кого поймал, и кто кого вытащил. Так терапия дала неплохие результаты.

– Ой, – икнул Попиков, и, шагнув назад, шлепнулся на мягкое место, не почувствовав боли.

– А есть меня, не советую, – насмешливо радостно продолжала вещать щука, – уж лучше пошевели пальцами ног, если сможешь.

«Мало того, что щука говорящая, так она ещё и сумасшедшая. Ну, при чем тут ноги?» подумал Попиков, приходя в себя, но пальцами пошевелил.

– Чудненько, – пропела рыба, – прогресс, коллеги, на лицо. Значит мышцы ног не атрофировались. Есть шанс на то, что он пойдет.

Попиков обозлился. Чего это он пойдет? Он и без щуки прекрасно ходит.

Внезапно, Попиков потерял всякий интерес к говорящей щуке. И, не обращая больше внимания на её занудные речи и совершенно нелепые просьбы чем-то там пошевелить или что-то повернуть, решил больше с ней не разговаривать. Весело напевая скрипучий мотивчик, он отправился удить рыбу, дальше. Ведь ему вдруг стало так везти, что нельзя было упускать удачу. Положительно, этот мир начинал нравиться Попикову всё больше и больше…

***

В небольшой палате интенсивной терапии, психиатрической больницы, в инвалидном кресле, сидел безнадежно и абсолютно невменяемый человечек. Время от времени он прекращал раскачиваться из стороны в сторону и переставая петь абракадабру скрипучим голосом, оживлялся, вдруг начиная повторять бесконечно, в течение нескольких часов: «Клюёт! Удача – то, какая! Клюёт!»…

***

В тот год, в городе произошла совершенно чудовищная авария: со второго яруса эстакады, соединяющей два микрорайона, на переполненное маршрутное такси упал рефрижератор. Чудом уцелел только один пассажир. При нём не было документов, но в руках он держал, прижимая к груди дешевую удочку. Очевидцы происшествия, глядя, как автогеном вырезают из сплющенной груды металла, изломанного, окровавленного с пробитым черепом, но живого мужичка, шептали: «Вот повезло человеку-то! Бывают же такие везунчики!»…

В жизни Она боялась только одного – умереть в некрасивых… пардон… трусиках. Это был Её «бзик», «фишка», «пунктик» – как угодно. Но он был!

В детстве Она увидела аварию, когда груженый самосвал сбил возле универмага женщину, которая от удара подлетела вверх и когда упала, у неё задралась юбка, и всему миру открылись позорные светлые трусы – застиранные панталоны с мелкими дырочками. Тогда Она даже не заметила отлетевшей на несколько метров окровавленной головы, с которой отчего-то не сорвалась порозовевшая вязанная шапочка. Перед глазами стояли только эти застиранные трикотажные трусы, неопределённого цвета.

Именно тогда Она решила, что будет уходить в мир иной только в бесподобном фирменном белье. И чтобы никогда смерть не застала бы Её врасплох.

С тех пор прошло много лет. Она стала преуспевающим бизнесменом. И хотя звезд с неба не хватала, но имела небольшую сеть бутиков нижнего дамского белья, под общей маркой «Иоланта». Она слыла дамой изысканной и волевой. Годы неудач на любовном фронте и конкурентной борьбы в бизнесе, из белокурой «Барби», сделали непотопляемый авианосец, с маской железной леди. Но детский «пунктик» всё так же довлел над Ней, давно превратившись в навязчивую идею. Теперь в любое путешествие она везла с собой целый багаж фирменных трусиков, которые меняла каждые два часа, так, как некоторые принимают лекарства… Надо ли говорить, что никто об этой фобии даже не догадывался.

Как-то, осенью, Она летела на самолёте, в салоне бизнес-класса, во Владивосток. Исполненная радужных ожиданий от встречи с краем России, а затем и с Японскими островами, она ощущала себя полностью самодостаточной и абсолютно счастливой. Как вдруг самолет начало трясти… Пассажиры молча, с испугом оглядывались друг на друга. Самолёт угрожающе наклонился на бок и начал планомерно терять высоту.

Она уронила бокал белого вина себе на брюки, молча вцепилась в поручни кресла и с удовлетворением подумала, что какая она молодец, ведь если сейчас и погибнет, то в шикарной, утонченной одежде и умопомрачительных трусиках из последней коллекции. Она приняла изящную позу и замерла.

Окружающие её пассажиры, будучи людьми весьма состоятельными, а некоторые ещё и очень влиятельными, сохраняли хладнокровное спокойствие. Лишь некоторые менторским тоном потребовали у бортпроводницы немедленного объяснения – что происходит. У, ещё недавно чопорной девицы, дрожали губы и колени… Но через минуту перед ними вырос летчик из командного состава, вытянувшись по стойке смирно, на сколько позволяла тряска, испуганно докладывал, что самолёт попал в зону турбулентности и производит экстренную посадку в аэропорту какого-то уральского городка. При этом офицера немилосердно швыряло из стороны в сторону перед окаменевшими олигархами….

Она очнулась в лесу. Над ней простиралось бездонное чёрное небо с пронзительно сияющими звездами. Отчего-то нестерпимо пахло жареным мясом и горелым пластиком.

Она с трудом, превозмогая адскую боль, повернула голову и последнее, что предстало перед её угасающим взором – это тлеющие фрагменты полностью разрушенного самолёта и тех, кто ещё недавно были людьми, а так же своё обгорелое тело, на котором красовались рваные, заляпанные грязью и кровью трусики…

Жан Пьер Лекруа всегда гордился своим презрением к чернокожим, как он говорил – «нигерам» и сам себя называл убежденным, закоренелым расистом.

Жан Пьер родился во Франции. Закончив экономический факультет Парижского университета, его, как молодого и перспективного специалиста отправили в республику Чад, чему он был несказанно рад.