Маргарита Макарова - Селена. Психоделика

Кажется, я слишком часто об этом говорю… Но это все для того, чтобы… Потому что это были все мои желания… все, что занимало мои ум и сердце… это было то, что называется – мое умонастроение.

Я выпила. Они упорно наливали. Терять мне было нечего. В тот момент я могла бы танцевать румбу голой на столе. Лишь бы выпустили домой. Ужасно хотелось домой, но я все так же улыбалась.

Главное было тогда выбраться, уехать, вернуться домой, и по возможности, с картинами. Поменять билет я не могла. Держали картины. А вывезти картины я тоже не могла – денег не было. Как же меня тогда все достало и напугало. Уже в последнюю неделю я подумывала, что оставлю выставку сестре. Потом, когда-нибудь потом, заберу… Когда смогу…

Постоянное напряжение. В каждом таксисте мне виделся чекист. Напоив, они не выпускали меня из вида ни на минуту. Я встала, шатаясь, и обратившись к Сереже маленькому заявила на весь этот крошечный шалман

– Я хочу в туалет – друг – проводи меня на третий этаж.

Сказала я это совершенно сознательно, тогда я еще не отключалась и всегда держала контроль за происходящим, сколько бы не выпила.

Да сколько я там выпила-то! Пару стаканов водки. Ерунда для русской бабы.

Русский дом в Белграде представлял из себя довольно запущенный особнячок, в котором располагался выставочный зал в нижнем этаже, с паркетным полом, выложенным приблизительно так, как в моей старой школе в детстве, построенной сразу же после второй мировой. Этот паркет, я помню, в школе старательно натирал мужик каждую субботу, и мы уважительно относились к этому полу, который блестел и пах мастикой и создавал ощущение музейности и возвышенности этого заведения.

Тут же никто полов не натирал. Раз в неделю две уборщицы мыли его мокрыми тряпками, обычными грубыми тряпками на деревянных швабрах, старательно вытирая ряд за рядом. Это были русские женщины, вышедшие замуж за сербов и живущие тут, в этом городе, и счастливо получившие работу, пусть даже и такую, в Русском доме.

Народа тут бывало мало. Во всяком случае, при мне – вообще никого не было. Два этих Сережи, не отходивших от меня – Сережа маленький и Сережа большой. Разведчики – боже мой- не смешите меня – что сейчас можно разведывать в наше-то время. Еще там был директор в малиновом костюме.

Собственно, моей выставкой занималась там еще одна сотрудница. Некая Катя. Она ходила в кожаном комбинезоне и вполне соответствовала своей работе, так неприкрыто демонстрируя свое отношение к чекистам. Не хватало ей только кобуры на боку, а так вполне -комиссар красной армии. Она тоже была тут когда-то замужем, но, родив троих детей, развелась и теперь водила шашни с черногорцем, высоченным, черным, решительным мужчиной, метра два росту, якобы занимавшимся антиквариатом, а вообще тоже вроде возившим сюда русских и даже украинских художников и водившим их по всяким инстанциям.

Вообще вся компания, вместе с этим кабаком, была дольно сомнительной. Я бы ни при каких обстоятельствах не стала бы общаться с этими людьми, кроме принудительных.

На втором этаже был кабинет директора. Внизу была библиотека и вот этот кабак на десять столиков. Построено когда-то роскошно, с размахом, в размерах старого времени, – все это было запущено, вплоть до того, что экономили даже на инетовском трафике.

Как же я хотела тогда домой.

– Сережа, – громок позвала я.– Я хочу в туалет.

Я хулиганила. Мне было уже совершенно по фигу. Но раз они хотели меня напоить, пусть водят меня в сортир и подтирают мне задницу. Я повисла на руках молодого парня, изображая полную невменяемость и сказала… Да, я сказала…

– Поехали… На третий этаж в…

Лифт. Туалет. Я заставила его снимать с меня трусы, и держать меня на толчке. Потом он на руках спустил меня вниз.

– Господа, – я хочу спать. Вам не кажется, что мне пора танцевать?

Я путала слова, я не знала, что сказать еще, что-нибудь шокирующее. Но, судя по тому, как Сергей сводил меня в сортир – впечатление было произведено. Да много ли тут надо было… для этого провинциального вертепа.

Они вызвали летчика. Он сидел тут же, в закутке, и время от времени тоже подходил к нашему столику, чтобы дать возможность разговаривающему со мной отдохнуть. Тот замолкал и отходил, а этот занимал его место, и бросал пару анекдотов. А может, это была передышка для меня? Тогда это зря. Врать я могу без перерывов.

Летчик был хорош. Высокий, статный, красивый. Я повисла на нем и велела везти меня домой. Это было здорово, что не нужно было ждать такси, и что я поеду домой в компании русского. Можно будет не напрягаться и объяснять куда меня вести, хотя у меня была бумажка с адресом, но все эти таксисты все равно пытались спросить у меня еще что-то и каждый раз брали разную плату.

Летчик загрузил меня в машину, и мы поехали. По дороге мы самозабвенно целовались. Делал он это отменно.

Я вообще люблю целоваться. А тогда это доставляло особенно острое наслаждение. Ощущение опасности повышало либидо. Хотелось целоваться. И не хотелось думать о будущем. Может быть, завтра, или на утро вообще расстреляют, или прирежут тут, на задворках этого заплесневевшего заведения, и сделает это тот же Сережа старший, или даже младший – такой милый смешливый мальчик – когда все делают то, что им говорят – разве можно ожидать сочувствия?

Машина остановилась. Я удивилась, что случилось?

– Выходи.

Странно. Я вышла. Неужели вот так и кончится мое существование в этом богом забытом Белграде?

Я стояла, прислонившись к машине, уже мне лень было притворяться пьяной, я стояла и, стараясь скрыть испуг, смотрела, что будет делать этот службист. Он тоже вышел, обошел машину и прижался ко мне, подсунув руки внутрь шубки. Мы снова стали целоваться, но уже прижавшись всем телом, я чувствовала его желание, оно было очень большим, вполне доросшим до нужности. Это заводило.

– Пойдем в сторону, вон там, вон туда во двор.

Странно.

Что за провокация… или это намек, что прослушки и подсматривающей камеры не будет?

Да, точно. Я только сейчас это поняла. Он хотел сказать мне, что снимать не будут, и никто об этом не узнает.

Тупая-то я однако. Тогда я этого не поняла. Я просто испугалась. Испугалась сделать хоть шаг в сторону от освещенной дороги. Я готова была трахаться тут, прямо под фонарем, прямо на освященном шоссе, но идти куда-то в кустики, чтобы там возиться с мужиком по-свински, да еще зимой, да еще и… прирежет потом…

Я замотала головой.

– Я не подросток.

– Пойдем.

– Я хочу домой.

– Хочешь, я повожу завтра тебя по Белграду? – внезапно переменил он тему. – Покажу все развалины. Хочешь?

– Спрашиваешь.

– Встретимся в Русском доме.

Сестра ждала меня на кухне. Она была младше меня на год. Когда-то в детстве мы были очень дружны и даже играли в индейцев на даче.