Леонид Андреев - Жизнь Человека

– А вы довольны?

– Я молчу. Я молчу и жду.

– Какая вы добрая!

Смеются. Крики становятся сильнее.

– Как она кричит! Как ей больно!

– Вы знаете эту боль? Точно разрываются внутренности.

– Мы все рожали.

– Как будто это не она. Я не узнаю голоса нашей приятельницы. Он такой мягкий и нежный.

– А это скорее похоже на вой зверя. Чувствуется ночь в этом крике.

– Чувствуется бесконечный темный лес, и безнадежность, и страх.

– Чувствуется одиночество и тоска. Разве возле нее нет никого? Почему нет других голосов, кроме этого дикого вопля?

– Они говорят, но их не слышно. Вы замечали, как одинок всегда крик человека: все говорят, и их не слышно, а кричит один, и кажется, что все другое молчит и слушает.

– Я слышала раз, как кричал человек, которому смяло экипажем ногу. Улица была полна народу, а казалось, что он только один и есть.

– Но это страшнее.

– Громче, скажите.

– Протяжнее, пожалуй.

– Нет, страшнее. Здесь чувствуется смерть.

– И там чувствовалась смерть. Он и умер.

– Не спорьте! Разве вам не все равно?

Молчание. Крик.

– Как странно кричит человек' Когда самой больно и кричишь, ты не замечаешь, как это странно – как это странно.

– Я не могу представить себе рта, который издает эти звуки. Неужели это рот женщины? Я не могу представить.

– Но чувствуется, что он перекосился.

– В какой-то глубине зарождается звук. Теперь это похоже на крик утопающего. Слушайте, она захлебывается!

– Кто-то тяжелый сел ей на грудь!

– Кто-то душит ее!

Крики смолкают.

– Наконец-то умолкла. Это надоедает. Крик так однообразен и некрасив.

– А вы и тут хотели бы красоты, не правда ли?

Старухи тихо смеются.

– Тише! Он здесь?

– Не знаю.

– Кажется, здесь.

– Он не любит смеха.

– Говорят, что Он смеется сам.

– Кто это видел? Вы передаете просто слухи: о Нем так много лгут.

– Он слышит нас. Будем серьезны!

Тихо смеются.

– А все-таки я очень хотела бы знать, будет ли мальчик или девочка?

– Правда, интересно знать, с кем будешь иметь дело.

– Я бы желала, чтобы оно умерло, не родившись.

– Какая вы добрая!

– Не добрее, чем вы.

– А я бы желала, чтобы оно было генералом.

Смеются.

– Вы уж слишком смешливы! Мне это не нравится.

– А мне не нравится, что вы так мрачны.

– Не спорьте! Не спорьте! Мы все и смешливы и мрачны. Пусть каждая будет, как она хочет.

Молчание.

– Когда они родятся, они очень смешные. Смешные детеныши.

– Самодовольные.

– И очень требовательные. Я не люблю их. Они сразу начинают кричать и требовать, как будто для них все уже должно быть готово. Еще не смотрят, а уже знают, что есть грудь и молоко, и требуют их. Потом требуют, чтобы их уложили спать. Потом требуют, чтобы их качали и тихонько шлепали по красной спинке. Я больше люблю их, когда они умирают, тогда они менее требовательны. Протянется сам и не просит, чтобы его укачивали.

– Нет, они очень смешные. Я люблю обмывать их, когда они родятся.

– Я люблю обмывать их, когда они умерли.

– Не спорьте! Не спорьте! Всякой будет свое: одна обмоет, когда родится, другая – когда умрет.

– Но почему они думают, что имеют право требовать, как только родятся? Мне не нравится это.

– Они не думают. Это желудок требует.

– Они всегда требуют!

– Но ведь им никогда и не дают.

Старухи тихо смеются. Крики за стеной возобновляются.

– Опять кричит.

– Животные рожают легче.

– И легче умирают. И легче живут. У меня есть кошка: если бы видели, какая она толстая и счастливая.

– А у меня собака. Я ей каждый день говорю: ты умрешь! – а она осклабляет зубы и весело вертит хвостом.

– Но ведь они – животные.

– А это – люди.

Смеются.

– Либо она умирает, либо родит. Чувствуются последние силы в этом вопле. Вытаращенные глаза…

– Холодный пот на лбу…

Слушают.

– Она родит!

– Нет, она умирает.

Крики обрываются.

– Я вам говорю…

Некто в сером(говорит звучно и властно). Тише! Человек родился.

Почти одновременно с Его словами приносится крик ребенка, и вспыхивает свеча в Его руке. Высокая, она горит неуверенно и слабо, но постепенно огонь становится сильнее. Тот угол, в котором неподвижно стоит Некто в сером, всегда темнее других, и желтое пламя свечи озаряет его крутой подбородок, твердо сжатые губы и крупные костистые щеки. Верхняя часть лица скрыта покрывалом. Ростом Он несколько выше обычного человеческого роста. Свеча длинная, толстая, вправлена в подсвечник старинной работы. На зелени бронзы выделяется Его рука, серая, твердая, с тонкими длинными пальцами.

Медленно светлеет, и из мрака выступают фигуры пяти сгорбленных Старухв странных покрывалах и комната. Она высокая, правильно четырехугольная, с гладкими одноцветными стенами. Впереди и направо по два высоких восьмистекольных окна, без занавесок; в стекла смотрит ночь. У стен стоят стулья с высокими прямыми спинками.

Старухи(торопливо). Слышите, как забегали! Идут сюда.

– Как светло! Мы уходим.

– Смотрите, свеча высока и светла.

– Мы уходим! Мы уходим! Скорее!

– Но мы придем! Но мы придем!

Тихо смеются и в полумраке странными, зигзагообразными движениями ускользают, пересмеиваясь. С их уходом свет усиливается, но в общем остается тусклым, безжизненным, холодным; тот угол, в котором недвижимо стоит Некто в серомс горящей свечой, темнее других.

Входит Докторв белом больничном балахоне и Отец Человека. Лицо последнего выражает глубокое утомление и радость. Под глазами синие круги, щеки впали, волосы в беспорядке. Одет очень небрежно. У Доктора очень ученый вид.

Доктор. До последней минуты я не знал, останется ли в живых ваша жена или нет. Я употребил все искусство и знание, но наше искусство значит так мало, если не приходит на помощь сама природа. И я очень волновался, у меня и сейчас так бьется пульс. Уже стольким детям я помог явиться на свет, но и до сих пор я не могу отделаться от волнения. Но вы не слушаете меня, сударь.

Отец человека. Я слушаю, но ничего не слышу. До сих пор у меня стоит в ушах ее крик, и я плохо понимаю. Бедная, как она страдала! Безумный, глупый, я так хотел иметь детей, но теперь я отказываюсь от этого преступного желания.

Доктор. Вы еще позовете меня, когда родится у вас следующий.

Отец. Нет, никогда. Мне стыдно сказать, но я сейчас ненавижу ребенка, из-за которого она столько страдала. Я даже не видал его, какой он?

Доктор. Он хорошо упитанный, крепкий мальчик и, если не ошибаюсь, похож на вас.

Отец. Похож на меня? Как я счастлив! Теперь я начинаю любить его. Мне всегда хотелось, чтобы у меня родился мальчик и был похож на меня. Вы видели: у него такой нос, как мой, не правда ли?