Август Стриндберг - Соната призраков

Полковник тянется к звонку на столе, но Старик хватает его за руку.

Не прикасайтесь к звонку, не зовите Бенгтсона, не то я его арестую… А вот и гости… Успокойтесь же, и давайте снова разыгрывать наши прежние роли.

Полковник. Но кто вы? Я узнаю ваш голос, взгляд…

Старик. Напрасно допытываетесь, лучше молчите и подчиняйтесь!

Студент (входит, кланяется полковнику). Господин полковник!

Полковник. Рад видеть вас у себя, молодой человек! Все только и говорят, как благородно вы вели себя во время катастрофы, и я за честь почитаю принимать вас в своем доме…

Студент. Господин полковник, мое скромное происхождение… Ваше славное имя, ваш знатный род…

Полковник. Позвольте представить – кандидат Аркен-хольц, директор Хуммель… Не желаете ли, господин кандидат, поздороваться с дамами, а я бы пока окончил разговор с директором…

Студент идет в комнату с гиацинтами. Видно, как он скромно стоит там и разговаривает с фрекен.

Превосходный молодой человек, музыкален, поет, пишет стихи… Будь он дворянин и нам ровня, я бы ничего не имел против… да…

Старик. Против чего?

Полковник. Чтобы моя дочь…

Старик. Ваша дочь! Кстати, почему она всегда там сидит?

Полковник. Если она дома, она сидит в комнате с гиацинтами. Такая уж у нее странность… А вот и фрекен Беата фон Хольштейнкруга… прелестная особа… имеет ренту, вполне достаточную для ее положения и ее запросов…

Старик (про себя). Моя невеста!

Невеста – седая и слабоумная на вид.

Полковник. Фрекен Хольштейнкруга – директор Хуммель…

Невеста кланяется и садится. Входит Знатный господин, с загадочным видом, в трауре.

Барон Сканскорг…

Старик (в сторону, не вставая) . Кажется, это он воровал бриллианты… (Полковнику.) Зовите Мумию, и вся компания будет в сборе.

Полковник (в сторону комнаты с гиацинтами). Полли!

Мумия (входя). Попка-дуррак!

Полковник. Не позвать ли молодежь?

Старик. Нет! Не надо молодежи! Пощадим их…

Все молча усаживаются в кружок.

Полковник. Я прикажу подать чаю?

Старик. К чему? Чаю никто не любит, и незачем нам лицемерить.

Пауза.

Полковник. Тогда давайте разговаривать?

Старик (медленно, то и дело умолкая). Г оворить о погоде, которую мы сами видим, осведомляться о здоровье, про которое всем и без того известно? Я предпочитаю молчанье, тогда слышны мысли и видно прошлое; молчанье не скроет ничего… что скрывается за словом; на днях я читал, что различие языков пошло от стремленья первобытных племен скрывать друг от друга свои секреты; каждый язык, стало быть, – шифр, и тот, кто отыщет ключ, поймет сразу все языки мира; а можно разгадывать тайны и без ключа, и особенно, когда надо доказать отцовство. Доказательство на суде – это совсем другое; ложные показания двух свидетелей составят вполне удовлетворительное доказательство, если только совпадут; но к тем делам, на которые я намекаю, не подпускают свидетелей, сама природа наделила человека чувством стыда, и оно побуждает нас скрывать то, что должно быть сокрыто; но бывает, мы невольно попадаем в такие положения, порой благодаря чистейшему случаю, – и вдруг тайное становится явным, спадает с мошенника маска, изобличается негодяй… (Пауза, все молча переглядываются.) Как тихо стало! (Долгая пауза.) К примеру, здесь, в почтенном этом доме, в прелестном кругу, где соединились красота, образованность и богатство… (Долгая пауза.) Все мы, тут сидящие, знаем, кто мы такие… не правда ли? Об этом и говорить нечего… и вы знаете меня, хоть изображаете неведение… А в той комнате сидит моя дочь, моя, и это вы знаете тоже… Она наскучила жизнью, сама не понимая причин, но она увяла в этом воздухе, насыщенном обманом, грехом и фальшью… и я искал для нее друга, подле которого она могла бы ощутить тепло и свет, излучаемые благородными делами… (Долгая пауза.) Вот зачем я проник в этот дом: вырвать плевелы, раскрыть грех, подвести итог, чтобы молодые начали жизнь заново в этом доме, который я им дарю! (Долгая пауза.) А теперь я разрешаю разойтись всем по очереди и по порядку; того, кто останется, я велю схватить! (Долгая пауза.) Слышите, как тикают часы – точно твердят смертный приговор! Слышите? Вот сейчас они пробьют, и тогда срок настал – уходите, но не раньше. Сперва они предупредят. Да! Слышите? Часы вот-вот ударят. И я вот-вот ударю. (Стучит костылем по столу.) Слышите? (Пауза.)

Мумия (подходит к часам и останавливает маятник; потом говорит серьезно и членораздельно). Но я могу остановить бег времени – могу обратить прошедшее в ничто, содеянное – в несодеянное; и не угрозами, не подкупом – страданьем и покаяньем (подходит к Старику). Мы бедные, ничтожные,. – мы это знаем, мы грешили, бесчинствовали, ошибались – как все; мы – не то, чем кажемся, и по сути нашей мы лучше, чем кажемся, но ведь мы способны осуждать себя за собственные прегрешенья; но ты, ты, Якоб Хуммель, ты скрываешься под чужим именем и рядишься в тогу судьи – а значит, ты хуже нас, бедных. Ты тоже не то, чем кажешься! Ты вор человеков, ты меня сманил когда-то ложными посулами, ты убил консула, которого нынче похоронили, задушил векселями; ты опутал студента вымышленным долгом отца, который не был должен тебе ни единого эре…

Старик порывается встать, перебить ее, но падает на стул и съеживается все больше, по мере того как она говорит дальше.

Но есть в твоей жизни одно темное пятно, в точности я не знаю, но догадываюсь… думаю, Бенгтсон знает! (Звонит в колокольчик.)

Старик. Нет, только не Бенгтсон! Не надо!

Мумия. Ага, значит, он знает! (Снова звонит.)

В дверях прихожей появляется маленькая Молочница, ее не видит никто, кроме Старика; тот смотрит на нее в ужасе; она исчезает, когда входит Бенгтсон.

Бенгтсон, вам знаком этот господин?

Бенгтсон. Да, знаю я его, и он меня знает. Жизнь, известно, вещь переменчивая, было, я у него служил, а было – и он у меня. Два года целых кормился даром при моей кухне. Если ему надо было уйти в три, обед готовили к двум, а потом все доедали разогретое после этого буйвола, и бульону он выпивал столько, что потом водой добавляли. Как вампир, высасывал из нас все соки, мы стали как скелеты, и все грозился засадить нас за решетку, если мы говорили, что кухарка ворует! Потом я наткнулся на него в Гамбурге, уже под другим именем. Он стал ростовщиком, кровососом; там его привлекли к суду за то, что он заманил одну девушку на лед, пытался утопить, она про него слишком много знала, и он ее боялся…

Мумия (гладит Старика по лицу) . Ну вот! А теперь доставай-ка векселя и завещание!

Юхансон появляется в дверях и наблюдает происходящее с огромным интересом, так как он освобожден теперь от рабской зависимости. Старик вынимает пачку бумаг и бросает на стол.