Валентин Азерников - При открытых дверях

Черкасов. Черт его знает, может, и путаю. Только кажется, будто видел.

Сестра. Ладно, не шумите тут. (Уходит.)

Косарева. Теперь какая уж разница, когда он шел.

Платонов. Разница большая. Если он действительно шел в вечернюю, значит, он работал две смены подряд.

Косарева. А нельзя?

Платонов. В этом цехе – нельзя. Слушайте, Николай Иванович, вы уверены, что видели?

Черкасов. Да нет, не уверен, но вроде бы. Знаешь что, позвони-ка в цех – чего гадать.

Платонов. А, правильно. (Подходит к телефону, звонит.)

Косарева. А если он работал две смены подряд, это могло быть причиной аварии?

Черкасов. Не знаю. У нас, видите ли, не было таких аварий, хотя, случалось, работали по две смены. Это от человека зависит. Цех, знаете ли, вредный, работа напряженная, к концу первой и то скисаешь. Бывало, с середины второй смены меняли, не выдерживали.

Косарева. Ну ладно. (Смотрит на Платонова, который все пытается дозвониться, затем обращается к Черкасову.) Давайте пока займемся Крыловым. Расскажите мне о нем.

Черкасов. Ну что вам рассказать… Парень как парень… работяга… Скромный… Что он на такое способен, – честно говоря, и не подумаешь… А вот…

Косарева. Меня интересует его биография, что ли. Ну хоть в самых общих чертах. Пока не повидаю его.

Черкасов. Давайте тогда сядем здесь, чтоб нам не мешали. (Отходит в угол комнаты.)

Платонов. Алло, седьмой? Кто это?… Золотухин где?… Поищи его… Платонов… Ну поищи, нужен он. Я подожду.

Через сцену проходят две сестры, несут кислородные подушки. Пока они пересекают комнату, все прислушиваются к их разговору.

Вторая сестра…представляешь? Ну и конечно, не выспалась. И сегодня ночка – будь здоров, не приляжешь, а завтра в театре просто засну. Ужас какой-то, в прошлый раз тоже после ночной ходила, так представляешь, он говорит… (Уходит.)

Платонов. Да, да… А где он?… Слушай, Татьяна, посмотри табель – кто на втором аппарате в вечернюю работал?… Нет, в вечернюю… Да, на втором… Так, а в ночную?… А должен был кто?… Так. Понятно. Спасибо… Ладно, я позвоню ему позже. (Вешает трубку, оборачивается, и есть в его лице что-то такое, что заставляет Косареву и Черкасова прервать беседу.) Тихомиров работал в вечернюю. А в ночную должен был выйти Степанов. Но не вышел.

Свет гаснет и зажигается на второй половине сцены. Комната. Стол, два стула. Светло – уже утро. За столом сидит Степанов. Перед ним бутылка и стакан. Степанов в белой рубашке, со сдвинутым набок галстуком, он небрит и весь мятый какой-то. Входит Косарева.

Косарева. Я могу видеть Степанова?

Степанов. Зачем вам?

Косарева. Нужен. Я из газеты.

Степанов. С почты, что ль? Я газет не выписываю.

Косарева. Нет, вы меня не поняли. Я из редакции вечерней газеты. Мне хотелось бы поговорить со Степановым.

Степанов. Ну говори, чего у тебя. Я Степанов.

Косарева. Вы знаете о несчастном случае на заводе?

Степанов. Знаю, а вам чего до этого?

Косарева. Я пишу статью об этом.

Степанов. Вон чего. Я здесь ни при чем. Меня там не было.

Косарева. Вот я об этом как раз и хотела с вами поговорить. Вы же должны были работать в ночную.

Степанов. Мало чего был должен. Приболел.

Косарева. А что с вами?

Степанов. А вам что – врач, что ль?

Косарева. Нет, я не врач. Но я хочу все же выяснить, почему вы не вышли на работу.

Степанов. Ишь какая. Ты знаешь чего? Ты давай проваливай. Тут без тебя уж интересовались. Кому положено.

Косарева. Мне тоже положено.

Степанов. Вот ты и давай сочиняй свою статью. А мое дело сторона.

Косарева (молча смотрит на него, потом – тихо). Плохо тебе?

Степанов (долго глядит в окно, наливает из бутылки остаток в стакан и залпом выпивает). Ты что, жалеть меня пришла? Может, ты из завкома? Чего ж фруктов не принесла? (После паузы.) Леху жалко.

Косарева. Вы когда его вчера видели?

Степанов (долго молчит, словно мучительно соображает). Перед сменой, когда ж.

Косарева. В цехе?

Степанов. Ну, а где ж.

Освещается другая половина сцены. Около щита с измерительными приборами – Тихомиров. Он укладывает чемоданчик. Сюда же переходит Степанов, на ходу подтягивает галстук, надевает пиджак. Происходящая сцена – это его воспоминание о разговоре с Тихомировым. Степанов подходит к аппарату.

Здорово, Леха.

Тихомиров. Достойной смене. Опаздываешь, товарищ.

Степанов. Да тут это…

Тихомиров. Чемодан-то где потерял? Иль в камеру хранения сдал, чтоб ужин целей был, а?

Степанов. Слушай, Лех. Это… Приболел я.

Тихомиров. Во даешь. Чего ж днем не позвонил Соминскому? А теперь что…

Степанов. Лех, а Лех, будь человеком, а?

Тихомиров. Э-э, брат, да ты того-этого. Досрочно встретил всенародный праздник?

Степанов. Не-е… Друг, понимаешь, приехал. Из армии. И это… Немного.

Тихомиров. Я вижу – немного. Ведет как на Еетру.

Степанов. Будь человеком, Лех. А я тебе, если когда ты… А?

Тихомиров. Чтоб вторую трубил? В ночь? А ты водку будешь жрать? Дурных нема.

Степанов. Да мы немного. А потом… Будь человеком, Лех, а я – когда тебе.

Тихомиров. Да что ты заталдычил – тебе, тебе. Ничего мне от тебя не надо. Давай принимай марусю – и привет.

Подходит Золотухин. В руках у него журнал.

Золотухин. Ночью все кошки серы. Ты сер. Значит? Значит, ты кошка. (Смеется.) Как это называется – знаете? У-у, темнота, логики не знаете. Ты чего это, Степан? Недопил, что ли, – хмурый?

Тихомиров. Пере…

Золотухин. Что – пере?

Тихомиров. Перепил.

Золотухин. Ну да? Ты что – серьезно? Степан?

Степанов. Приболел я. Прошу его как человека – отстой за меня. А я за тебя вдругоря. А он…

Золотухин. Чудак-человек, я не могу его на вторую оставить – не положено.

Тихомиров. Да я не собираюсь за него трубить.

Золотухин. А кто же должен – я, что ли?

Тихомиров. Не знаю, вы начальник смены, не я.

Золотухин. У меня и так пятая маруся простаивает. Еще одну недостачу мне? Спятил?

Тихомиров. Да я при чем здесь? Чего вы мне это говорите?

Золотухин. А кому? Ему, что ль? Он же – видишь – нездоров сейчас. Пусть поправится сперва.

Косарева (Степанову). Так и сказал?

Степанов (Косаревой). Ну да.

Золотухин. Он же – видишь – нездоров сейчас. Пусть поправится сперва.

Тихомиров. Права не имеешь на вторую оставлять.

Золотухин. А план срывать – имею право? Восьмой цех загорать должен из-за тебя?

Тихомиров. Да я при чем? Я, что ль, напился?

Золотухин. Если б ты, стал бы я с тобой разговаривать. Я потому с тобой и говорю, что ты можешь выручить цех, а он нет.