Шеймас Хини - Стихи

Переверни посох дождя — и услышишь
Музыку, неожиданную и родную;
В стебле кактуса, в полой высохшей трубке —
Замирающий шорох дождя по крыше,
Плеск воды у плотины. Ты и сам — словно флейта,
На которой играет дождь. Чуть качни
Посох — и вновь по всей гамме, стихая,
Пробежит шелест, как последние струйки
По водостоку, а следом — лишь звонкие капли
С ветвей, и чуть слышные — с листьев травы
На землю. И замирающий в воздухе отзвук.
Вновь переверни этот посох волшебный —
И опять — и в третий раз — и в десятый —
Или в сотый — от музыки не убудет.
И какое дело, что это лишь мелкий
Гравий и сухие зерна пересыпаются в трубке?
Ты — богач, входящий в рай сквозь игольное ушко
Дождевой капли. Ну же! Вслушайся снова.

До блеска промыта поверхность бетонной площадки.
Он видит: охвачены светом, наклонно
Сверкают натертые ведра и сетка свиного загона.
Приподнят рычаг на чугунной колонке,
Копируя древнюю герму… Как двор этот манит
Помедлить еще, осмотреть все сначала.
Он видит потеки от влажной уборки и
длит любованье,
И шепчет, себя повторяя: «Ну вот, полегчало…»
И правда, он чувствует легкость под вечер, подобно
Усталому путнику по возвращеньи. Улыбка
Скользит по лицу. Он весь двор озирает подробно,
И свет выключает, и приоткрывает калитку.
Тропа убегает по черному склону отлого,
И петли стальные ему свиристят на дорогу.

Ради этих покровов коры голубиной,
Серебра потускневшего ради.
Ради росплеска капель, канавчатых листьев,
Льнущих к дождю.
Ради шишечек, вздернутых кверху, их сгустков
зеленых,
Хлорофилл, претворенный в смарагд.
Ради звяканья, бряканья шишечек этих зимой,
Погремушечных этих и ломких, как скелет
ископаемой птицы,
Ради огненно-рыжей, особенно если
Режут ветви одну за другой, древесины,
Но особенно ради колеблемых прядей,
Желтоватых сережек,
Посадите ольху, посадите ольху,
Пусть ей ливень растреплет кудри.

Как будто я стоял там посредине пашни,
Среди еще лоснящихся, блестящих борозд;
Трактор со вздернутым в воздух плугом,
Тарахтя, укатывал по дороге
Неожиданно резво. Напоследок
Он трижды обвел круговой бороздой
Участок поля, очертив и отделив
Этот дышащий прямоугольник земли,
По которому сейчас ступали шаги
Неизвестно откуда взявшегося тут незнакомца,
Отслужившего парня в зеленом армейском хаки
И тяжелых башмаках. Я едва поспевал
За его грубо сминающими землю следами.
На границе поля, на той волшебной черте
Я споткнулся, но он удержал меня за руку
И ввел сквозь те же покосившиеся ворота
Во двор, где внезапно оказались все наши.
Они стояли там, молча глядя,
Стояли и ждали.

Мне нравится его сердитость,
его каменное упрямство, твердость
зеленых, незрелых яблок.
Как он, подобно собаке,
смотрел в зеркало и лаял на
другую лающую собаку.
Его вечная неудовлетворенность,
его вера в работу, презренье
к пошлому ожиданию благодарности
или восхищенья — вещам,
которые умаляют художника.
Мне нравится его сила,
крепчающая от сознанья,
что ты делаешь то, что умеешь.
Его набыченный лоб,
взгляд, как бы блуждающий где-то
в пространствах, не тронутых кистью,
за яблоком и за горой.