Александр Кусиков - Аль-Баррак

О, время, грива поределая,
Я заплету тебя стихом: –
Подолгу ничего не делая,
Я мчался на коне лихом.

Уздой порыв, надежда – стремя,
Серебряное стремя дня.
И выстраданный вздох мой семя,
Растущее вокруг меня.

Швырнул я сердце звонко в эхо,
В расстреленный раскат грозы: –
И пал расколотым орехом
С нагорной выси мой призыв.

Я мчался на коне крылатом
В нельзя, за грани, в никуда;
За мной дома и сакли, хаты,
Аулы, села, города.

Так что-же, разве конь подстрелен,
Иль эхо выкрала заря?
Все семь небес подперли ели –
Моих стихов священный ряд.

Я все познал, ещо познаю,
Ещо, ещо, за мною все:
Мы не в луну собачьим лаем,
Мы в предугаданный рассвет.

Я этот мир в страну другую
Несу в сознательном бреду.
Я радугу, дугу тугую,
Концами жилисто сведу.

О, в дали белая дорога,
О, сладостных томлений рок!..
Нет в небе Бога, кроме Бога,
И Третий Я Его Пророк.

Так мчись же конь, мой конь незримый
Не поредела грива дней,
В Четвертый Мир неизмеримый –
В заглохший Сад души моей.

Полумесяц и Крест,
Две Молитвы,
Два Сердца,
(Только мне
– никому не дано)
В моей душе христианского иноверца
Два Солнца
А в небе одно.

Звездный купол церквей,
Минарет в облаках,
Звон дрожащий в затоне
И крик муэдзина.
Вездесущий Господь,
Милосердный Аллах –
Ля иля иля-ль ла,
О во Имя Отца,
Святого Духа,
И Сына.

Два Сердца,
Два Сердца,
Два Сердца живых,
Два Сердца трепещущих равно.
Молитвенно бьются в моей рассеченной груди,
Вот закутанный в проседь черкес,
Вот под спицами няня. –
И мне было рассказано,
Что у Господа Сын есть любимый,
Что Аллах в облаках. Един.

Разбрызгалось солнце в небе
Лучами моей души,
Надежд моих радужный гребень,
Седину облаков расчеши.

Нет во мне капли черной крови,
Джин коснулся не меня –
Я рядился в базу коровьем
Под сентябрьское ржанье коня.

Заколотым осень верблюдом
Жертвой к рождению легла,
В замке предугаданным чудом
Припала отмычки игла.

Порешили, что буду немым я,–
Но с червонным пятном на ноге
Я прильнул на сладчайшее вымя,
Когда ночь была в лунной серьге.

Тайну месил я в кизеки,
Выглядывал в базовую щель –
Но вот, на лесной засеке
Отыскал я незримую Ель.

Вековая в небо верхушкой,
В рассыпанный солнце овес –
Я взобрался и в ночь прослушал
Мерцающий шепот звезд.

Сквозь сосцы бедуинки Галимы,
Сквозь дырявый с козленком шатер,
«Я» проникло в куда-то незримо,
Как кизечный дымок сквозь костер.

Не нагонит напев муэдзина,
Не вернет призывающий звон,
Если глас вопиющий в пустыне
Бросил «Я» в неисходное «Он».

Высохло озеро Савской царицы,
Захлебнулся Ефрат – и в простор…
Помни – нельзя укрыться,
Если лучится укор.

Так не укрылся Ирод,
Волхвы не пришли к нему –
Помни, – отжившему миру
Не избегнуть ответных мук.

Долго будут еще над отцами
Сыпаться слез газыри,
Пока все не проникнут сердцами
В апельсиновый сад зари.

Пока все не умчатся за грани,
За нельзя на крылатом коне, –
Будет веков умиранье,
Быть Аль-Хотаме в огне.

Будут еще потопы,
Ковчег и все новый Ной.
На бессильный погибели ропот
Пришел уже Третий, иной.

Был Назаретский Плотник,
Погонщик верблюдов был,
Еще один Черный Работник
Не поверил, – и молотом взвыл.

Ослята словами запели,
Овны поклонами в зем –
Прозрели,
Прозрели,
Прозрели,
Два глаза его, – две газели
Из колодца любви Зем-Зем.

Сквозь мудрость сосцов Галимы
Вскормленный ее молоком,
В никуда я проник незримо
Из база кизечным дымком.

У меня на Кубани есть любимый пень
С кольцами лет на сморщенной лысине.
Время-мох наклонило к нему плетень:
На плетне турий череп,
А в черепе истина.
Есть потеря у всех,
И у пня есть потеря:
Снится ль хруст ему в пальцах веток,
Иль как лист,
Каждый лист.
Умывал он в росе
Вспоминает теперь безответно?…

Знает пень шепелявую радость в лесу.

Так в глубокую тайну корнями засев,
Молча, молча он думу супит.

Чвик-чивикнет рассвет на плетне воробьем,
Каркнет вечер на черепе вороном,
Пень и я,
Мы вдвоем,
Будто думу одну затая,
Ловим каждой звезды оторванность.

Есть в ушедшем немая скорбь,
Глаз оплывших, стеклянных глаз. –
И тропа предо мною вскорь,
Так в далеко дорогой легла.

Мне ль не ведом излом потерь? –
Конь по мне ржот один в базу.
Но ведь хлесткий Октябрь теперь
Звоном зорь мне сморгнул слезу.

Но ведь вздыбил и ты, мой конь,
Свою буйную радость копыт.
Что ж под черепом пень тайком
Молча щурит лучей снопы?

Старец,
Пень мои,
Скамейка детства,
Это ты,
Это ты меня вынянчил.
На твоих обрубленных плечах,
Вынашивая бред свой,
Я учился у тебя молчать.
Но молчу не как ты,'
А иначе.

Так молчит отзвук тарн
Перед песней.

Я молчу перед новой строкой,
Затаенно, по долгу молчу.
Помнишь в сказках твоих дракон
Но́здрил бурю встряхать алычу.

Я любил этот дождь золотой,
Свист в два пальца и всхлип совы.
Взор мой дятел долбил долотом,
Душу иглами ежил ковыль.

Люльку дум моих мамин бык
По ночам усыпляя бодал…
Разве мельником труд позабыт,
Когда мельницу рушит вода?

Разве мог я про все забыть,
Что так нежно растило меня?
Но ведь конь мой не снимет дыбы,
И арканом его не унять.