Владимир Пруссак - Цветы на свалке

Странное впечатление производит В. В. Пруссак. Он какой-то особенно целомудренный, девственный. Краснеет, как девушка. И должно быть безукоризненно нравственный человек. И мне с ним трудно. Я чувствую себя слишком грешным, грязным, низким (хотя тысячу раз значительнее, но это одно другому не мешает) на фоне его белизны. Когда с ним говоришь – представляешь себе бесконечно ровное белое поле.

19 сент. Политическое управление Воен.<���ного> М-<���инистерст>-ва. Мойка. И потом еще – у остановки трамвая на Невском.

Р. S. В. В. П<���руссак> мне неприятен, несмотря на явные достоинства, а может быть только благодаря им [52].

После Октябрьского переворота Пруссак отходит от политической и общественной деятельности. В его стихах, как справедливо замечает К. Азадовский, «все явственней звучат мотивы разочарования в революции, тревога за будущее России („Опять к тяжелому распутью / Россия тихо подошла“), уныние и отчаяние от несбывшихся надежд („Храни, Христос, твою Россию / Опасность смертная близка)“».

«Слова и жесты. Пыль и только пыль…» – размышляет усталый и до предела опустошенный агитатор в стихотворении-автопортрете «После митинга». Это предпоследнее стихотворение из условного цикла «Нового Сатирикона», последнее же, «1918», открыло первый номер журнала за 1918 год. Не новых ли властителей подразумевал поэт под «королями лихими» в этой «оде вольности»?

16 декабря 1917 г. Пруссак участвовал в «Вечере поэтов» в Академии художеств, собравшем цвет петроградской поэзии (А. Ахматова, А. Блок, О. Мандельштам, И. Северянин, Ф. Сологуб и многие другие). В начале 1918 г. он вступил в брак с В. Браун, дочерью профессора германистики Петербургского университета Ф. А. Брауна, и выехал на юг.

Поездка эта окружена таинственностью. «Слабые легкие дали о себе знать и в Петрограде, – пишет В. Бондаренко. – Зимой 1918 года он [Пруссак] вынужден был отправиться для лечения на юг, в Грузию» [53]. Версия о «лечебной» поездке в Грузию через уже охваченный гражданской войной юг России едва ли выдерживает критику. Е. А. Динерштейн, напротив, утверждает, что «в 1918 году по правительственной командировке Пруссак направляется в Закавказье, а затем с отчетом возвращается в Москву, где его принял В. И. Ленин» [54]. Вероятно, Пруссаку понадобился для этого путешествия какой-либо мандат, которым он мог заручиться благодаря своим знакомствам в большевистской среде. Возможно, он замыслил на долгое время покинуть Петроград или примерял на себя эмиграцию.

В январе Пруссак присутствует в Ростове-на-Дону на вечере местных авангардных поэтов, а затем оказывается в Тифлисе, где вскоре присоединяется к литературной группировке С. Городецкого, печатается в журналах «Русская дума» и «Ars». В марте он вместе с Городецким, Г. Робакидзе и Ю. Дегеном входит в состав «отборочного жюри» будущего «Цеха поэтов», в апреле участвует в обсуждении стихотворений, прочитанных на открытии «Цеха» [55], затем возвращается в Петроград.

Осуществить задуманные планы – продолжить образование в университете, выпустить готовившиеся сборники «Sibirica» и «Воскресение» – Пруссаку не удалось. Как кратко пишет А. В. Пруссак, поэт «заболел аппендицитом, перешедшим в перитонит, и после неудачно произведенной операции скончался 9 июля 1918 г.» [56]

В 1919 г. в первом и единственном сборнике тифлисского «Цеха поэтов» «Акмэ» был посмертно опубликован цикл Пруссака «Весна», состоящий из трех коротеньких стихотворений. В 1920–1922 гг. о Пруссаке еще вспоминали невольные «сибиряки» – Н. Чужак во Владивостоке, Д. Бурлюк в Берлине, с грустью писавший: «В Иркутске я нашел развалины издательства г-жи Миталь „Багульник“. Вокруг этого журнала группировалась плеяда самобытных авторов, из которых сосланный в далекую Сибирь гимназист Влад. Пруссак являлся весьма значительным поэтом» [57]. После 1927 г. какие-либо упоминания о нем надолго исчезли с печатных страниц.

В настоящем издании собрана основная часть сохранившегося литературного наследия В. В. Пруссака, за исключением публицистики и некоторых стихотворений, разбросанных по сибирским периодическим изданиям.

Тексты публикуются по первоизданиям в новой орфографии, с сохранением авторской пунктуации. Безоговорочно исправлены некоторые явные опечатки.

Приношу глубокую благодарность И. Лощилову и А. Соболеву за помощь в работе над книгой.

С. Ш.

Цветы на свалке *

Публикуется по: Пруссак Владимир. Цветы на свалке: Стихи. Петроград, издание автора, октябрь 1915.

«Я знаю, дамы! Я знаю, барышни…» *

… billets-doux – любовные записки (фр.).

… demoiselle – девушка, барышня ( фр .).

… dame de coeur – дама сердца (фр.).

… pour la bonne bouche – на закуску (фр.).

… «Metropole» – здесь, вероятно, как общий символ «шикарной» жизни. Но, с учетом других иркутских реалий в сборнике, не исключено, что имелся в виду известный ресторан «Метрополь» при одноименной гостинице на ул. Луговой (ныне Марата), кот. открылась в 1899 г. и считалась в Иркутске фешене-

бельной. Деревянное здание сохранилось до наших дней.

… demi-vierge – девица легкого поведения (фр.).

«Вечерами волшебными, вечерами морозными…» *

… Нелли – имеется в виду поэтич. сборник Стихи Нелли (М., 1913), представлявший собой мистификацию В. Я. Брюсова, написанную от лица вымышленной поэтессы и навеянную его романом с поэтессой Н. Г. Львовой (1891–1913). См. также с. 32.

… tete-a-tete – здесь: свидание наедине ( фр .).

… mon ami – здесь: приятель ( фр .).

«Девочка в коричневом. Быстрая цыганочка!..» *

… распуколки – распускающиеся почки, бутоны.

«Это было прелестно: будуара интимней…» *

… плерезами – Плерезы – траурные нашивки на платье, обычно по рукавам и воротнику.

«Ах, уж эти гимназистки! Как недавно белый крем…» *

… chaiselongue – шезлонг (фр.).

«Мы друг другу надоели…» *

… тюрбо – рыба из отряда камбалообразных, обладающая высокой гастрономической ценностью.

… О. Мирбо – франц. романист, драматург и публицист (1848–1917), чрезвычайно популярный в России в предреволюционные годы!., автор скандальных Сада пыток (1899) и Дневника горничной (1900).