Марина Чиркова - Сняв ненужную суперобложку...

облаком на откос.

Ночь широко плескалась

в реках твоих волос…

Сажей лилось по жилам:

зябкой блестеть р(осой),

стёртым кружить винилом,

гнутой сшивать иглой

чудный, чужой, внезапный

левобережный пульс,

влажный как вдох, по капле —

мимо, не выдав вкус…

Снилось: ле(пить) на ощупь,

слепо вбирать чер(ты),

сон — значит можно проще-

нья не хотеть, шестым

слухом, чутьём к прорехам

звёздных медвежьих шкур

вспыхнуть — ножом и эхом!

кромкою льда во рту…

Небо горело стужей,

кралась краями тень,

правил резец всё глубже,

ноготь луны задев,

острые козьи тропы —

в самый зенит почти…

Мимо? И мим протопал

тапками, отпустив

красный закат усмешки,

вкривь, за рельефы лиц.

Скульптор — незряч, конечно.

Не разжимай ресниц.

ребёнок внутри шевельнулся — и спать

в своей округлившейся мягкой кроватке.

а сердце стучит то под левой лопаткой,

то где-то на ветках, где осы звенят…

а сверху соседи бросают в траву

с балкона пустые бутылки от пива, —

вот так и живём, вот так и живу:

бездумно, по-летнему, небережливо…

кто скажет, что завтра? кто вспомнит вчера?

что линия жизни двоится, не скрою!

(бутылка опять пролетела. одна.

упала.) а сердце — оно не моё и

то тихо блестит, как луна сквозь листы,

то вдруг рассыпается в ночь светляками…

огни сигаретные рдеют и тают…

ребёнок, не спишь ещё? жизнь — это ты-

сячи снов…

То ли розовая льдинка,

синь и даль?

Это солнце — погляди-ка

в календарь! —

Разбудило сто капелей

ото сна.

Оглянуться не успели —

и весна!

Вот и туфелька-обновка

в самый раз.

Золочёная подковка,

на заказ.

Сомневаться

что там будет впереди?

Приходи поцеловаться,

приходи!

Мужской иероглиф блёкнет, прочитан.

Смысла в нём оказалось не слишком —

не то чтобы совсем, но

гораздо меньше, чем до-

тронься: цветка обле-тающей вишни

ты-

чинкой о-кажешься лишней,

хрен васаби — острая зе-

лень,

уст-

алость,

скользят ко-лени,

лень вн-утренняя…

гадаю: ког-да… тяжело лом-аю

об иероглиф язык, тво-я

Я-

пони-я…

Ма(лень)ких лошадей края,

кра(сны)х коньков крыш…

ч-шшшш…

…тенью скользя-задевая спящие города

движется самолёт медлительно как всегда

мошкой ползёт упрямой к рассвету да-

льние уносит страны в глазах вода

с неба а в коже жар задержался там-

тaмы крови в далёком где-то ещё но сам-

о!лёт возвращается и крыла-

ты и я и новая жизнь легла

завтрашняя на огни на земные ран-

ние и утро сквозь тучи краснеет нам

ли про него грустить-то летит когда

тенью скользя-задевая спящие города…

…слу-

чайны розы-

грыши, в небе чай-

ка, сто видов чая-

ний в огне печа-

ли…

а жизнь пре-

дательская штука еже-

ли ты в китае я же на-

ивна хуже не-

жных и страшных по-

вестей безумного по-

эта судьба иных стран-

ней но чудится кар-

еты а может тыквы скрип-

ка и дрожит конь-

ячно… выпей луну ли-

бо тотчас сойди с у-

дачной тропинки в к-

рай куда пе-

ром раж-птицы вольной ле-

тишь словами лья-

сь вот так легко ли бо-

льно…

…небо рушится вниз, разламываясь на ты-

сячи хлебных крошек, на шаткую тишину,

на собачьи следы, так похожие на цветы,

на цветное пятнышко крови и шерсти клочок, на губ-

чатый наст-

упав-

ший медлен(но) белым обнявший час-

то бестолковый город, ок(нами) вылу(пленными) полн-

очи ждать не хочет небо, касаясь нас-

пех,

касаясь нас-

мех,

касаясь нас-

мерть —

ле(тучи)м шёл-

ком…

и вот малыш катает снежки и ему всё равно,

что за буквы, сплошные «же», и зачем с высоты,

и тебе — «не попал!» — невесомо и белым-бело…

это небо как мы: потихоньку, на ушко, на ты…

Помани меня пальчиком-пальчиком — тАк хочу —

золотым ноготком удачи блесни, черкни!

Зацепился крючок в глубине, чешуя причуд

через сумрак вспыхнула лезвием… Край земли? —

Острой кромки льда, за которой — пропал, пропал!

Оступился в чёрное, — тонкое серебро

проломив коньками… а речка (не речь — река!) —

не поняв, всё бормочет страстное-не-о-том.

Озорна, жестока, веди ворожбы резец

коготком приманчивым, нежным, злым огоньком.

Или это я тебя, стёклышко-леденец,

прижимаю к нёбу танцующим языком?

…и вся её смуглая скорлупа,

горячая спальня вьюг,

в секущихся шорохах трав, упав,

увидишь — прозрачна вглубь

песка:

на тысячу злых шагов,

до косточки мышьей, до

ручья, оброненного далеко,

монетой в пустое дно.

и ты, то дёргаясь, то ложась

в бессонницу, букв крупу

ссыпая, голый язык зажав

зубами, несёшь во рту

пустыню:

колкую эту шерсть,

окрошку углов, узлов,

и тоже навстречу, как перст, как есть,

прозрачен на тысячу слов…

человек человеку — почерк, две горсти букв,

мятный зелен лист письмеца и красная в нём строка.

азиатский шёлк подмышек, иероглиф губ,

гладкий воск обмана, клинопись-не-вникай.

человек другому — имя на запах, след

языка по нежным ямкам, меж пальцев рук:

белый волк по брюхо в снег заметён, слеп,

и позёмка стирает тропы… в полях, вокруг…

человек человеку азбука, ноты, счёт,

голый провод, палёная шерсть, потом-поймёшь-ерунда;

чёрный лось заходит в реку, небо пьёт,

поднимает голову… капает розовая вода…

человек между прочих — прочерк, пустой пробел.

не прошепчешь другим, что боялся вслух для неё.

белый волк темно оборачивается к тебе.

чёрный лось забредает в облако и плывёт.

1

дай мне, дай мне сказать… ты же тоже из слов,

не из взятых назад — из коленных углов,

тёплой ямки пупка, паль-чи-ков-на-вос-ток,

за границу загара, ты тоже — песок:

против шерсти взъерошен, просвечен до косточки

предпоследней — колючей, непарной — не просто так:

позвоночный язык, и не спрячешься за

щёку… ближе сказать — это больше сказать…

2

молчи,

но пьяной ночью — пьяной, волчьей,

приснись мне зло,

чтобы стекло толчёное

хрустело на зубах,

кормило солью

(скрипело ломаное) —

резкой, крупной, красной…

нечаянно?

нет — в пот ошпариваясь,

небритою декабрьской щетиной

по голым розовым бутонам,

морским песком меж коцанных коленных чашек

сжимало нас до полного,

до щастья,

до кожуры, веснушки до единой —