Якуб Колас - Стихотворения и поэмы

  В поле, в поле
  При дороженьке
  Наклонился крест
  Над могилою.
  Все тропинки шли
  В свет широконький,
  Привели ж они
  К той могилушке.

Ой вы, дороженьки людские,
Тропинки узкие, кривые,
Во тьме свои вы петли вьете,
Как будто по лесу бредете.
Простор вас кличет небывалый,
Где горизонт лазурно-алый,
Где солнца так пригожи взоры,
Где думы ткут свои узоры,
Чтоб жизнь по-новому начать
И счастье воли сердцу дать
И разогнать его тревоги…
Свободный путь!.. Когда ж во мгле
Ты засверкаешь на земле
И все в одну сведешь дороги?

Глядит в окошко тихий вечер,
Струится мрак на тесный двор.
Мороз, зимы художник вечный,
На стеклах пишет свой узор.
Лежит земля в одежде белой,
Лес нарядился в жемчуга.
Покой холодный, омертвелый
Хранят безмолвные снега.
Но в старой хате жизнь мерцает:
Свидетель дедовских времен,
Печалью древней удручен,
Лучник, как колокол, свисает. {101}

Лучина в лучнике дымится,
И весело огонь трещит,
Как бы живой, как бы жар-птица,
О чем-то о своем шумит.
Казалось бы, что в этой хате,
Замшелой, сгорбленной, седой,
Лежать бы должен на полатях
Ведун с крестьянскою душой
Или ворожея, что может
О будущем поворожить,
Людей гаданьем удивить
И даже сердце им встревожить.

Нет! Тут как раз во цвете силы,
Весны своей встречая дни,
Живут Марина и Данила.
Год, как повенчаны они.
Стоит верстак, кипит работа,
И стук бежит во все углы.
Данила трудится с охотой.
Для санок тешет копылы. {102}
Он топором взмахнет широко,
Отрубит, выверит на глаз,
А мысль летит и унеслась
Куда-то в новый день, далеко.

К лишеньям и труду привычный,
Он свой лелеял в сердце план:
Уйти от доли горемычной,
Не жить, как в щелке таракан.
Довольно гнуть пред паном спину,
Ходить по людям бобылем!
Теперь их двое, и с Мариной
Они построят новый дом.
А эта хата ожидает
Хозяина который год.
Его ж все нет, он не идет,
И где-то он — никто не знает.

Не век пуста была избушка,
В ней проживал — еще не встарь —
Приволья друг — Сымон Латушка,
Рыбак завзятый и дударь.
Но жил он птицей перелетной,
Хоть, правда, в стаях не летал,
А больше в дреме беззаботной
Зимою ночи коротал.
Когда же голод потревожит,
Стучась в окно сухой рукой,
Сымон и зимнею порой
Спешит на «промысел отхожий».

Но по какому же маршруту
Идти, к хозяевам каким?
Он на дворе стоит минуту,
Ноздрями втягивая дым.
И нос Сымона не обманет,
Как компас, поведет туда,
Где у хозяюшки в сметане
Блинов полна сковорода.
Любили люди нрав Сымона.
Свой человек он был для них:
Ведь он; обычаев людских
Держался твердо, как закона.

К тому ж он весел постоянно
И рассмешить любого мог.
Везде и всюду гость желанный,
Он шутки сыпал, как горох.
Как только воды речки звонкой
Войдут весною в берега,
Один Христос живет в хатенке,
Сымон же мчится на луга.
Несет с собой рыбачьи снасти,
Ведро, уду и котелок,
Садится в легкий свой челнок,
Уверенный в рыбацком счастье.

Весна и летнее приволье —
Веселый праздник для него.
Бедняк он, но кругом раздолье,
Тепла и света торжество.
Простор небесный над лугами,
Дыханье чистое лесов,
Костра приветливое пламя
И думы мирные без слов.
Простой себе он сварит пищи,
Лежит и нежится в траве,
Спокойно, ясно в голове.
Весь белый свет — его жилище.

Вот так, в занятьях беззаботных,
Жил наш Сымон — один всегда,
Сам и хозяин и работник.
Но и к нему пришла беда.
Сымон вязал на рыбу сети,
А на Сымона в этот час
Панами хищными в повете
Сеть хитроумная плелась.
Сучили нити их шпионы,
Как паутину пауки,
И нити были так крепки,
Что застонали все Сымоны.

Пришел однажды панский гончий,
Полициант, — проверил снасть
И актом свой осмотр окончил
Таким, что можно с ним пропасть.
За невод подать назначает,
За густоту его глазков
Еще пять злотых набавляет —
Плати, Сымон, и будь здоров!
Потом пошли еще налоги:
За хату, землю и за двор,
И штраф! На головы их мор!
Чтоб протянуть скорей им ноги!

Сымон подумал: «Что ты скажешь?
Платить? Кому же? Брюхачу?
Скорей ты сдохнешь, сила вражья,
Чем я налоги заплачу!»
Собрал Сымон свои манатки —
Он тут не слишком в землю врос!
Хоть, правда, жалко было хатки, —
Ну что ж! Храни ее Христос!
Он оглянул уют свой скромный —
Скамейки, печь — в последний раз.
Прощай же, хата! В добрый час!
И в мир пошел бобыль бездомный.

Три года хата пустовала.
Земли ж гектара полтора
Присвоил местный обдирала,
Прислужник панского двора.
А кто ж Марина и Данила?
Как очутились вдруг они
В той хате, брошенной, унылой,
Где стены дымные одни?
На свете прожито немного,
Но если поглядеть назад, —
Их век событьями богат.
Тяжелой их была дорога.

Жила Марина близ Пружанов,
И незадолго пред войной
Ее родители нежданно
Скончались раннею весной.
Она одна осталась с братом,
Ей — десять, брату — три годка.
Пошла Марина жить по хатам,
И жизнь была ей нелегка.
Пасет коров, ребенка нянчит,
Без ласки матери росла.
А брата в дом родня взяла,
Пускай он в доме побатрачит.

Но скоро вновь пришло несчастье,
Как только грянула война.
Душа, не разорвись на части,
Тоской пронзенная до дна!
Родной был дядя у Марины.
И вот когда пришел приказ
Бежать от фронта, от лавины,
То дядя в грозный этот час
Подбил Маринку ехать с ними
И вместе жить с его семьей —
Зачем ей горькой сиротой
Слоняться меж людьми чужими?

Поехали: она, Игнатка
Да дядя с теткой, их сынок.
Куда? Никто не знал порядком.
Найдет ли пристань их челнок.
И день и два то воз за возом
Скитальцы едут, то одни.
То под кудрявою березой,
То под сосною спят они.
Картин дорожных не опишешь
С их горем слезным и тоской,
Что нес с собой поток людской
И что лишь чутким сердцем слышишь.

Глазами детскими Марина
На мир глядела, на людей,
И горькая ее судьбина
Ей не туманила очен!
То на возу она сидела,
То шла с Игнаткою пешком.
А встретится сосняк замшелый,
Стремглав бегут туда вдвоем,
Или в дубняк, коль он дорогу
Овеет запахом грибным,
И, разживясь добром лесным,
Плетутся дальше понемногу.