Якуб Колас - Стихотворения и поэмы

Вагон еще катился, грохал,
А началась уж суматоха:
Багаж хватают пассажиры,
Шныряют темные проныры,
Паны снимают чемоданы,
Коробки, где духи, румяна
И прочий женский скарб хранится,
Чтоб их паненкам молодиться,
Скрывая хитростями моды
Подвохи матери-природы.
Средь люда разного и панства,
Средь шляп и прочего убранства
И дядька виден в скромном платье —
В сермяге, в шапочке-оладье.
Машина стала. Валит валом
Народ в туннеле под вокзалом,
И дядька тут же трется сбоку —
От армяков неподалеку.
Антось еще не видел сроду
Такого скопища народу —
Панов, чиновников богатых,
Таких толстенных и пузатых,
Что можно булку съесть для спору,
Пока объедешь эту гору.
И выступают все тузами,
Не видят ног под животами.
Под ними даже камни гнутся.
«Как студень, шеи их трясутся.
Ну и панов! Ох, боже милый,
Какие гладкие все рыла!
А что за бороды, усищи,—
Для пугала страшней не сыщешь!
На огород поставь такого —
Вороны сдохнут, право слово.
И нет им ни конца ни края,—
Глазеет дядька, размышляя. —
Лоснятся щеки, как под лаком,
Видать, едят и пьют со смаком.
И панночки, на крыльях вроде,
Кажись, летают, а не ходят,
Так деликатно, так красиво,
Как мотылечки, право, диво.
Да что ж и делать им другое,
Как не порхать веселым роем, —
Растут, цветут в довольстве, в холе,
С серпом идти не надо в поле,
Где вся краса твоя слиняет,
А ржище ноги пробивает».
Идет наш дядька и боится,
Чтоб как-нибудь не оступиться,
Не отдавить прохожим ноги
И не спихнуть кого с дороги.

А сапожищи, как назло,
Ступают, черти, тяжело —
Гремят, как конские копыта,
На весь вокзал, такой умытый.
Дивился дядька наш немало
Устройству хитрому вокзала:
Как все прилажено тут славно,
Как чисто прибрано, исправно,
А сколько блеска, полировки,
Ступеней, переходов ловких!
Вверху ж над самой головою
Бегут вагоны чередою.
Тут чей-то хитрый ум старался!..

Туннель отсюда разветвлялся,
И вал сермяжного народу
Направо ринулся к проходу.
Паны ж налево важно шли,
Где оскорбить их не могли
Ни запах дегтя, ни корчаги,
Ни вид заплатанной сермяги.
На площади перед вокзалом
Антосю дурно чуть не стало:
Ну, пекло! Шум неугомонный,
А воздух затхлый и зловонный.
Народ толчется возле конки,
По камню бьют подковы звонко,
Гремят повозки и колеса —
До неба гомон стоголосый.
И эти звоны, грохот, крики,
Сливаясь в общий гул великий,
Терзают с непривычки ухо
И бьют по сердцу тяжко, глухо.
Народ снует, как на пожаре,
Ну просто — гнутся тротуары.

Эх, божий люд! Какая сила
Тебя здесь вихрем закружила?
Зачем тут бьешься и шумишь?
Какую в сердце боль таишь?
Куда ведет твоя дорога?
И отчего печаль, тревога
На лоб морщины наложила?
Глядишь на божий мир немило,
И нет в твоих глазах привета,
Как будто ты не видишь света!..
Течет народ, как волны в море,
Как тучи в небе на просторе,—
И старики и молодые,
Друг другу дальние, чужие,
Идут несметной чередою,
И каждый занят лишь собою.
С толпою дядька наш смешался,
Зерном меж зерен затерялся.
Антось в лесах, в борах бывал,
И голос дебрей понимал,
И со столетними дубами
Знавался близко, как с друзьями,
А тут — один, для всех чужой;
На камне камень, пыль и зной,
Не видно неба за домами,
Все загорожено стенами.
Шагает дядька, не спешит,
Один за пятерых гремит.
«А где ж тот банк?» — спросить он хочет.
Тут прошатаешься до ночи,
Задаром время проведешь,
А сам туда не попадешь.
Но к людям страшно приступиться,
Спросить прохожих он боится,—
Все смотрят важно и сурово,
Ни одного лица простого.
Вот мужика бы повстречать,
Да тут нигде их не видать.
И дядька начал озираться,
Чтоб у кого-нибудь дознаться.
Один уж раз он сделал пробу,
Спросил какую-то особу.
Она Антосю так сказала,
Что лучше б рта не разевала.
Тут дядька шагу прибавляет,
С кокардой пана нагоняет,
Бочком подъехать норовит,
Но гордый пан и не глядит,
Идет себе и знать не хочет,
Как дядька вкруг него хлопочет
И как нуждается он в нем,—
Идет, играючи хлыстом.
Тут дядька чуточку пригнулся,
Рукою к пану прикоснулся:
«Скажи, паночек, как далеко
Земельный банк?» Недобрым оком
На дядьку глянул пан суровый:
«Спроси о том городового»,—
И шагу, рассердясь, прибавил,
Как будто дядька обесславил
Его мужицкими словами
Перед вельможными панами.
«Ишь, навострил, гляди-ка, лыжи,
Как от причастья черт бесстыжий!» —
Антось беззлобно усмехнулся
И на прохожих оглянулся.
Помалу дядька стал свыкаться:
«Да что? Чего мне здесь бояться!»
Пошел вольней, глядит смелей,
На сердце стало веселей.
Глаза он кверху поднимает,
На лавках вывески читает,—
Недаром же когда-то в школе
Учитель дядькой был доволен.
Да зачитался он не в меру —
На столб наткнулся, на холеру, —
Ударился с разгону лбом,
Аж белый свет пошел кругом,
Слетел с панели, как шальной,
Крутясь на пыльной мостовой,
Чуть-чуть манерку не расквасил
И грязью сам себя украсил.
Но все ж быстрехонько вскочил,
Глаза таращит — угодил,
Совсем как глупый окунь в нерет,
Не разберешь, где зад, где перед.
«А, чтоб вас дьяволы спалили,
Столбов без счету понабили!» —
Антось бранится, сам не свой,
Сбивая с шапки пыль рукой.
Очнувшись, дядька оглянулся
И видит, что в тупик уткнулся.
И впереди и сбоку — стены…
И шагу не шагнешь, как пленный.
Пропала улица куда-то,
Толчется дядька наш помятый —
Нет ходу из угла глухого,
Ну хоть зови городового.
Кой-как все ж выбрался бедняк,
Усталый, красный, словно рак.
Бредет и город проклинает.
Зашибла злость его такая,
Вот взял бы, кажется, соломы
Да подпалил подряд хоромы,
Что все пути загородили
И белый свет ему затмили.

Минуты шли. Из переулка
На свет он выбрался, где гулко
Носились шум, и лязг, и крики,
Где город пел многоязыкий.
Уж дядьку чтенье не манит,
Он больше под ноги глядит.
Лишь иногда посмотрит вбок —
Не видны ль шашка и свисток.
Как будто бога, ищет дядька
В толпе блюстителя порядка.
А вот и он. Стоит, здоровый,
И смотрит поверху сурово —
Ну, впрямь тебе пастух над стадом,
Следит, чтоб все вершилось ладом:
Губернский город как-никак.
На мостовую сделав шаг,
За шапку дядька наш берется:
«День добрый, — молвит, как ведется,
Еще поближе подступает
И шапку вежливо снимает. —
Скажите, где тут банк? Уважьте.
Мне по земельной нужно части».
«А вот пойдешь ты, человече,
Костелу этому навстречу,
Там будет улица направо, —
Заговорил служака бравый.—
Ты правой улицы держись,
Да вновь спроси, а не кружись,
А там и банк совсем уж близко».
Антось опять склонился низко.
«Вот это человек иной, —
Подумал дядька, — как родной!
Коль дело кончится счастливо,
Ему поставлю пару пива.
Есть и закуска — ломоть сала».
И дядьке снова легче стало.
Еще протопав три квартала,
Переспросив людей немало,
Антось уперся в двери банка;
Ступени чистые, как склянка,
Широкий шаг его сдержали
И страху на душу нагнали.