Игорь Тальков - Оборванная струна

«Витя всегда был очень скромен в прическах и проявлениях, — говорит Максим Пашков. — Даже не то что скромен, он был гораздо консервативнее всей остальной компании и в наших „забавах“ никогда не шел до конца. Наверно, это шло от какой-то его внутренней застенчивости. Потом из этого он выработал ту интеллигентность поведения на сцене, которая так отличала его от большинства ленинградских рокеров. В нем никогда не было разнузданности».

Это очень меткое наблюдение. О скромности и застенчивости Цоя говорят все, кто его знал. В общем-то положительные, эти качества в какой-то степени мешали ему реализоваться. По многочисленным свидетельствам его друзей и родных, Виктора нужно было тормошить, одобрять, говорить, что он может сделать нечто интересное и значительное. Сначала его ободряла мама, потом друзья, еще позже — жена — Марианна.

Андрей Панов вспоминает, как он с товарищами дружно наседал на Цоя. Такой, мол, начитанный, наслушанный. Что тебе стоит стихи написать, музыку сочинить…

На одной из вечеринок Цой поддался на уговоры друзей. «Вышел в коридор, — рассказывает Андрей, — и с натуги чего-то написал, помню даже, была там фраза о металлоконструкциях… Мы посмотрели — действительно, неплохо написал. В первый раз. А потом прорвало. Очевидно, если человек с малого возраста читает, аранжирует, — должно было прорваться…»

Но и тогда, когда «прорвалось», Цой очень смущался, предлагая на суд товарищей свои творения. Одной из самых знаменитых первых его песен стала «Мои друзья» («Мои друзья всегда идут по жизни маршем…»).

Чаще всего они собирались на квартире у Андрея Панова, который жил по соседству с Цоем у парка Победы. У Андрея имелась аппаратура, и это все решало. С ними был Максим Пашков. Пока он не поступил в институт, ребята собирались каждый день. Увлечение музыкой сдабривали сухим вином, которое непременно разогревали в духовке (для увеличения градуса).

«Наша жизнь в то время представляла собой постоянные поиски какого-то праздника, — говорит Максим Пашков. — Это было наше общее свойство — нам всем было очень скучно. Очень хотелось безумного перманентного праздника. Витя все время этим маялся, для него это была особая тема. Впрочем, и для меня тоже. Он ведь, вначале особенно, писал абсолютно конкретные вещи. И одна из первых его песен „Время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти“ — это боль. Куда пойти в гости и будет ли там весело? Чем заняться? Играть до одури на гитарах — вот, в общем, все, чем мы жили. Отсюда допинги, пьянство и все остальное».

«Мои друзья» тоже одна из конкретных вещей. Каждый находил в ней что-то свое. Наиболее точную характеристику даст ей Алексей Рыбин, с которым Цоя свяжут первые самостоятельные шаги в мире рок-музыки:

«Цой был гениальным фотографом — схватывал ситуацию, а потом показывал ее нам в том свете, при котором она была сфотографирована, ничего не прибавляя и не отнимая. Так он однажды зафиксировал всех нас и себя тоже и проявил за двадцать минут — мгновенно, на одном дыхании написал, как мне кажется, лучшую свою песню — „Мои друзья“.

Вся наша жизнь того периода, — продолжает Рыбин, — была в этой песне, здесь была и прекрасная музыка, и наше беспредельное веселье, и за ним — грусть и безысходность, которая тогда была во всем…

И мы в 81-м чувствовали эту безысходность, может быть, не верили в нее, но чувствовали… И Цой спел об этом — это была первая песня про нас, первый серьезный взгляд на нашу жизнь. Это было грустно ровно настолько, насколько это было грустно в жизни».

С Алексеем Рыбиным Цой познакомился на квартире у Андрея Панова, или Свина, как его называли в рокерских кругах. Сошлись на общих вкусах в музыке. И тому, и другому нравились «Битлз», «Стоунз», «Генезис», новая волна… сдружились. Но петь вместе стали не сразу. Рыбин продолжал играть в «Пилигриме», а Цой поступил в профессионально-техническое училище, где стал учиться на резчика по дереву. Конечно, увлечение музыкой и здесь шло во вред учебе. По окончании ему даже диплома не выдали, а лишь справку о том, что прослушал курс…

По распределению попал в Пушкин, в реставрационную мастерскую Екатерининского дворца. Но работать ему предложили не по специальности — реставратором лепных потолков. Приезжать на работу нужно было рано — к восьми утра и целый день проводить на стремянке под самыми потолками. На юного реставратора сыпалась сверху доисторическая пыль, от которой у Вити трескалась кожа на пальцах. Его любимое занятие — игра на гитаре — стало напоминать пытку. Пальцы кровоточили. Но он играл каждый день…

К тому времени Виктор уже сблизился с Марианной — женщиной, которой было суждено сыграть в его судьбе весьма значительную роль.

Они познакомились на одной из вечеринок у друзей. Стали звонить друг другу, встречаться. Однажды Марианна услышала, как он поет.

«…Опять же где-то в гостях у Вити в руках оказалась гитара, — рассказывает она. — Помню, я испугалась — мне уже приходилось выслушивать сочинения моих разнообразных знакомых. Ничего, кроме тихого ужаса, я при этом не испытывала. Но Витю, после того как он спел своих „Бездельников“ и „Солнечные дни“, захотелось попросить спеть еще…»

Так неожиданно, так свежо было то, что услышала Марианна. Она стала помогать Цою в работе и участвовать в мытарствах, выпадающих на его долю. Работа в цирке, где Марианна была декоратором и костюмером, отошла на второй план.

Надо сказать, что Цою вообще везло на людей. В начале своей карьеры он познакомился с Борисом Гребенщиковым, который сразу сумел распознать в начинающем авторе подлинного мастера. Вот как тот описывает их первую встречу.

«Познакомились мы… в электричке, когда ехали с какого-то моего концерта в Петергофе… Витька спел пару песен. А когда слышишь правильную и нужную песню, всегда есть такая дрожь первооткрывателя, который нашел драгоценный камень или там амфору Бог знает какого века — вот у меня тогда было то же самое. Он спел две песни. Одна из них была никакой, но показывала, что человек знает, как обращаться с песней, а вторая была „Мои друзья идут по жизни маршем“. И она меня абсолютно сбила с нарезки. Это была уже песня, это было настоящее. Когда через молоденького парня, его голосом проступает столь грандиозная штука — это всегда чудо. Такое со мной случалось очень редко, и эти радостные моменты в жизни я помню и ценю.

Это и определяло наши отношения».

Борис познакомил Цоя и Рыбина с директором первой ленинградской независимой студии звукозаписи Андреем Тропилло. В этой студии родились первые альбомы «Аквариума». Здесь же был записан первый альбом «Кино».

Это был знаменитый альбом «45», в котором кроме Вити участвовали Алексей Рыбин в качестве гитариста и все музыканты «Аквариума», в том числе и сам Борис.