Древнеанглийская поэзия

Тут же высились два древа ... человеку на вечное время. — Библейские древо жизни и древо познания добра и зла претерпели здесь примечательную метаморфозу. В Библии два древа не противопоставлены друг другу, и кет речи о необходимости выбора одного из них. Напротив, судя по тексту (Быт. 3, 32) о6a они запретны для человека: «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал, как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно». С другой стороны, древо познания добра и зла в Библии не уступает красотой всему, сотворенному богом в Раю и содержит лишь скрытую пагубу для человека (Быт. 2, 9). Отрывочные и двусмысленные намеки Писания сведены поэтом к не допускающей инотолкований альтернативе: от человека зависит выбор между жизнью (приравниваемой к добру, свету) и смертью ( = зло, тьма). На контрастах строится вся образная система поэмы, поляризующей мироздание (см. Britton С. С. Op. cit.).

. .. на древо смерти ...злокозненный диавол . .. — Из текста поэмы нельзя установить, в каком же обличье разговаривал посланец Сатаны с Арамом и Евой. Из одних строк как будто следует, что он так и оставался «змеем кольчатым» в соответствия с текстом Писания (Быт. 3, 1), и именно это смутило Адама («Даже видом ты не подобен/ чистым ангелам», ст. 303—304); в таком случае слова Евы о прекрасном облике божьего посланца и великолепии его одежд (ст. 421—422) должны объясняться наваждением, мороком, равно как и уверенья ее в том, что плоды с древа смерти «отрадны для утробы» (ст. 421). Но другие места побуждают думать, что посланец «перекинулся змеем» лишь для того, чтобы достать плод с дерева, а к человеку явился в обличье, внушающем больше доверия (ср. ст. 348 след.). Скорее всего, полной ясности на этот счет не' было и у аудитории поэта, а может быть и у него самого: показательно, что в рукописи «Codex Junius» соблазнитель дважды изображен в виде змея, а в остальных случаях — в виде ангела (ср. по этому поводу: Robinson F. N. A note on the source of the Old Saxon Genesis. — Modern Philology, vol. 4, p. 389—396). Любопытно отметить в связи с этим, что слово wyrm обладало очень широким значением: так называются червяк (ср. совр. англ. worm), змея; но этим же словом обозначается и крылатое чудовище — дракон (напр. дракон в «Беовульфе»), «Змей Горыныч» англосаксонской поэзии.

«Чего ты хотел бы ныне, Адам, от небодержца?» — В противоречии с Писанием, дьявол является сперва к Адаму. Этот мотив встречается и в белее поздних средневековых мистериях. Примечательная черта дьявольской тактики: искуситель играет не на слабых струнах человека — его тщеславии, корыстолюбии, непокорстве, но на его чувстве долга и желании выказать верность богу. Как заметил один из исследователей поэмы, вся она — о том, что «путь в ад вымощен добрыми намерениями». Церковь также учила, что вина человека не столь тяжка, как вина Сатаны, ибо «ангел своею волей учинил преступление, а человек был введен в заблуждение» (Alcuin. Interrogationes...IV).

... он сказал что великие беды ее потомкам тут уготованы. .. — В разговоре с Евой дьявол применяет еще более действенные средства: угрожает божьей карой ее потомкам и ослушнику — Адаму. По германским представлениям, желая быть советчицей мужа, Ева лишь выполняла свой долг (ср. прим. к «Гномическим стихам», ст. 12); древние заповеди героической поэзии здесь снова конфликтуют с учением церкви (ср. 2 Тимоф. 2, 12: «а учить жене не позволяю ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии»).

.. .дивно и непостижимо... жаждавших правды. — Чистосердечное сочувствие к людям и изумление перед непостижимостью промысла божьего с особенной силой прорывается в этом восклицании.

... показались ей светозарней земь и небо. — О видении Евы упоминается и у церковных авторов. Существовало мнение (Cyprianus Gallus. Heptateuchos; на Киприана есть ссылки у Бэды, Алкуина и Альд-хельма), что жизнь Адама и Евы в раю длилась лишь сутки; Сатана является к Еве в предрассветные часы и обещает ей возвращение света. Неясно, существует ли связь между этим толкованием и тем, что божий престол, открывшийся Еве, помещен в поэме на юго-востоке (ст. 432). См. о видении Евы: Vickery J. E. The vision of Eve in Genesis B. Speculum, vol. 44, 1969, p. 86—102.

взвеселился посланный... воздал благодарностью. .. — Эти торжествующие речи посланца возвращают читателя к монологу Сатаны в начале поэмы, повторяя его основные темы и образы. Если «Грехопадение и является отрывком не дошедшей до нас поэмы, то следует признать, что этот отрывок обладает композиционной стройностью целого.

...и просили, ниц павши... они провинились. — Самоунижение человека и готовность его к любым карам акцентируются в поэме сильнее, чем в других известных произведениях о грехопадении (ср. Allen— Calder, p. 4). «Светозарное видение» Евы быстро сменяется видением «наихудшего царства» — геенны, поджидающей человека.

.. .обречь меня может. . . путям скитаться.. . — Адам предвидит для себя и участь изгнанника, ставшую основной темой элегий.

Эти стихи, воспевающие громкие победу англичан над объединенными силами скоттов и викингов, записаны в Англосаксонской хронике под годом 937. В Хронике этого периода (сер. X – сер. XI в.) встречаются и другие версифицированные записи (напр. о коронации Эдгара в 973 г., о смерти Эдуарда Исповедника в 1065 г.), но "Битва при Брунанбурге" выделяется среди них своими художественными достоинствами. Назначение этого стихотворения двояко. С одной стороны, "Битва" занимает свое место в ряду других погодных записей "Хроники" и содержит насыщенное фактическими подробностями (личные имена, географические названия) сообщение о действительно имевшем место событии. Но в то же время это и "песнь триумфа" (Dobbie), панегирик английскому оружию, создавая который, поэт равнялся на образцы древней героической поэзии. Формальная сторона героической поэзии воспроизведена здесь с большим мастерство (хотя и не без некоторого налета "академизма"; an academic-laureate work – так назвал "Битву" У. Кер). Стих "Битвы" звучен и регулярен, поэтическая речь предельно насыщена формулами и украшена сложными словами, создаваемыми поэтом в соответствии с традиционными моделями. Жанровые особенности героических песней в "Битве", однако, не во всем выдержаны. "Сцены" и "речи" уступают в ней место всеобъемлющему панорамному взгляду на события. Поле битвы, над которым солнце совершает свой дневной путь, обозревается с некоей высокой точки, соответствующей масштабности событий. Поэт стремится и к созданию надлежащей исторической перспективы, сравнивая победу Этельстана с победами его дедов над викингами (ст. 8 след.) и его праотцов над бриттами и валлийцами (ст. 69 след.). "Битва при Брунанбурге" – первый известный образец хвалебной песни в английской поэзии. Не раз искали к ней параллели в скальдической поэзии, в том числе среди скальдических стихов, сочиненных в эпическом размере. Так, сравнивают ее с "Битвой при Хаврсфьорде", воспевающей победу конунга Харальда Прекрасноволосого, положившую начало объединению Норвегии (Kershaw N. Anglo-Saxon and Norse Poems. Cambridge, 1922, p. 64-65). Та же битва описывается, по-видимому, в гл. 52-54 древнеисландской "Саги об Эгиле" (см.: Исландские саги. М., 1956, с. 153-162). Сага, однако, иначе называет место битвы ("равнина Винхейд возле леса Винуског") и выводит в центр событий других исторических лиц; скальд Эгиль Скаллагримссон сражался в этой битве на стороне Ательстана.