Рэй Брэдбери - Воспоминание. Если б только выше были (два стихотворения)

Я вспомнил, что сюда мы и ходили,
Тут напрямик, а там по тропке вниз,
И сорок лет прошло…

Вернувшись в город детства,
Брожу по улицам и вижу дом, где вырос,
Где в детстве дни тянулись бесконечно.
Теперь-то стали дни куда короче,
И хочется всё вспомнить, пережить
Мгновенья в лабиринтах долгих дней,
Найти места, где я мальчишкой бегал,
Щенок шумливый, по тропинкам тайным —
Их чуть ли не индейцы протоптали,
А может, старшие, игравшие в индейцев.

И вот овраг…
Едва держась, по склону
С трудом спускаюсь вниз —
Весь в седине уже, но мысли молодые —
И вижу, что в овраге никого.
Эх, вы! — подумалось. — Теперешние, что ж вы?
Вам невдомёк, что здесь ворота в Бездну…

Овраг-то не простой, заросший густо,
Овраг опасен: там злодей таится,
А тут кочуют пчёлы-медоносы
С ворованным нектаром. Гулким эхом
Склон отзывается на плеск воды в ручье,
Где видел я такие чудеса:
То водомерку, то рачка, то целый
Резиновый сапог…
Сокровищ сколько! А нынче ни души.
Что с нашими мальчишками случилось,
Что не глядят они, застыв от изумленья,
Как сок древесный, кровь Христа, стекает?
И отчего здесь только пчёлы, ветер, несмятая трава?
Но будет. Дальше.
Дальше.
Вспоминай…

Я к дубу подхожу. Мне лет двенадцать,
Когда залез наверх и ну орать,
Чтоб сняли поскорей. Вдруг показалось,
Что я забрался страх как высоко,
И я кричал, зажмурившись, а старший
Мой брат, весёлый парень, хохоча,
Полез спасать.
«Рожна какого лез-то?» —
Спросил он, я молчал в ответ. Хоть режьте,
Не расскажу. Ведь я хотел в дупле
Своё письмо секретное оставить.
Но тот секрет я позабыл давно.

И вновь овраг.
На склоне зрелых лет
Под тем же дубом думаю: О Боже,
Дуб не высокий. Что ж я так орал?
От силы метров пять. Ей-богу, влезу.
И я полез,
Пыхтя, за ствол хватаясь
С проворством старого орангутанга.
Как хорошо, что некому смеяться
Над стариковским трюком… Наконец-то!
Взобрался — и, о господи, вот чудо!
Дупло на старом месте оказалось.

На ветке лёжа, долго отдувался,
Вдыхал листву, и облака, и ветер,
Без мыслей,
Будто в детство окунулся.
Подумалось: «А может?» Нет, конечно!
Сто лет прошло! Записки нет. Пропала.
Другой мальчишка — или глупый филин —
Давно порвал, и мелкие обрывки
Развеял ветер времени, как белый
Дым летних одуванчиков над речкой…
Нет.
Нет, конечно. Я просунул руку
В дупло. Нет ничего. Я руку глубже
Просунул. Снова ничего. И вдруг —
Не может быть! —
Там зашуршал
Листок.
Весь хрупкий, словно крылья мотылька,
Ни дождь не смыл, ни солнце не сожгло.
Листок лёг на ладонь, таким как был —
Из школьной разлинованной тетради…
Так что же, что тогда я написал
Так много лет назад?
Я развернул
Листок — пришла пора прочесть.
Прочёл, и слёзы подступили. Я приник
К ветвям покрепче, чтоб поплакать вволю.

О, мальчик милый! Странный мой! Ты слышал
Шум времени, ты ведал сладкий запах
Цветов могильных во дворе церковном.
Ты написал письмо мне, будущему мне,
Ты знал, что я приду, что я вернусь.
Посланье мальчика — мне, что немало прожил,
Зелёного — тому, кто уж не зелен…
Так что в нём было, отчего я плакал?

Я не забыл тебя.
Я не забыл тебя.

Там, посредине меж землёй
И небом — сколько долгих лет! —
Как будто бы забор и сад,
Где персики в листве.
Туда тянулись мы, всё силились достать,
Почти коснуться неба — и никак.
И думалось: ещё бы нам чуть-чуть,
И жизни — вечной — мы откроем суть…

А персик сладок!
Мы их собирали,
Но до небес так и не доставали.
О, если б только выше были мы —
Мы тронули бы край Его порфиры,
Чтоб никогда не расставаться с миром
И уходить, как те, кто шёл до нас,
Кто так старался вырасти, надеясь
Страну и дом, очаг и плоть, и душу —
Всё сохранить, покуда сил хватало…
Но, как и нам, им роста недостало.

Наступит день — и станем выше мы,
Измерим глубину вселенской тьмы
Огнём своих ракет.
И длань Господня,
Та, что простёрта на Сикстинской фреске,
Потянется к Адамовой и взвесит
Весь род людской, и станет человек
Под стать Вселенной, обретя навек
Дар светлый вековечного сегодня.