Николай Добролюбов - Русская поэзия XIX века. Том 2

Мне сказали доктора:
«Мадам Курдюков, пора
Вам бы на воды в Германью.
Там найдете вы компанью
Лордов, графов и князей,
Препорядочных людей.
Вам понравится Европа.
Право, мешкать иль не фо-па [19],
А то будете малад; [20]
Отправляйтесь-ка в Кронштадт».

Вот в дорогу я пустилась:
В город Питер дотащилась
И промыслила билет
Для себя э пур [21] Анет ,
И пур Харитон ле медник
Сюр ле пироскаф [22]«Наследник».
Погрузила экипаж,
Приготовилась в вояж [23],

Но на Бердовой машине {85}
Вздумалось моей кузине
Бедную меня, малад [24],
Проводить жюска [25]Кронштадт.
Берег весь кипит народом
Перед нашим пароходом:
Де мамзель, de кавалъе [26],
Де попы, дез офисъе [27], —
Де коляски, де кареты,
Де старушки, де кадеты —
Одним словом, всякий сброд.

Задымился пароход,
В колокольчик застучали,
Все платками замахали,
Завозились ле мушуар [28],
Все кричат: « Адъе, бонсуар .
Ревене, не м'ублие па !» [29]
Отвязалася зацепа;
Мы пустились по водам,
Как старинная мадам
При начале менуэта.
Не догонит нас карета:
Мы летим, как соколы!
Рассекаются валы,
Дом за домом пропадает,
Меньше, меньше, убывает,
И ле Петербург исчез
В мрачной синеве небес.

Пригорюнясь об отчизне,
Я подумала о жизни.
Право, то ж бывает с ней:
Много в юности затей,
Передряг, любви, — невзгоды
Протекут, промчатся годы,
И вся эта кутерьма
Исчезает, как дом а.

Кстати, берег Петергофа
Нам синеется. Здорово,
Старый друг минувших лет!
Я была эн пе кокет! [30]
Помню, NN волочился
И чуть-чуть… Но он женился,
Завладела им жена…
Я осталася верна
Господину Курдюкову.

Но адъе [31]и Петергофу…
Вот является Кронштадт.
Сердцу русскому он клад…
Он Петра напоминает;
Дух Петра в нем обитает,
И теперь его гранит
«Не ме туш па » [32]— говорит.

Вот и пироскаф «Наследник»!
О великий проповедник
Всех морских тревог и мук,
Ты, мусье , капитан Кук {86} !
Дай твое мне красноречье,
Дай перо нечеловечье
Описать на твой манер
Наше странствие пар мер [33].

Я взошла. Зовут обедать.
Хорошо б дине [34]отведать!
Но куда — уж места нет!
Пропадает мой обед.
Я на палубу взбежала,
Капитана отыскала.
Говорю: « Мон капитен ,…» [35]
Он в ответ мне: «Нихт ферштейн …» [36]
Немец, на беду, копченый,
По-французски не ученный,
Я не знаю л'алемащ [37]
Ну, признаться, се шарман [38].
Уж мне это компанейство!
Настоящее злодейство
Привилегию давать,
Чтоб меня не понимать,
Чтоб осталась я голодной.
Я с улыбкой благородной
Отошла, но мой обед
Отомстила сюр [39] Анет , —
С ней за все про все ругалась.
Тут с кузиной я рассталась;
Бердова машина прочь.

Солнце скрылось, вот уж ночь.
Что ж не едем? Там с паспортом
Что-то возится над портом
Аккуратный капитан:
Хочет знать, пуркуа, коман , [40]
Отправляемся в дорогу.
Было время, слава богу,
Рассмотреть, но ах, гате [41]
Всё у нас формалите [42].
Есть всегда крючок запасный.

Но вот полночь. Месяц ясный
Расходился в небесах,
И на дремлющих волнах
Он излил свое сиянье.
В сердце томное мечтанье
О былом, о старине;
Мне явились, как во сне,
Те боскеты {87} , те приюты,
Роковые те минуты,
Где впервые Курдюков
Объявил мне про любовь,
Я жеманилась сначала,
Но потом сама сказала,
Поразнежась: «Пуркуа п а? [43]
Адресуйтесь а пап а!» [44]

Но вот подъезжает шлюпка.
В ней раздутый, точно губка,
Офицер сидит рябой.
«Отправляйся, бог с тобой, —
Он кричит, подав бумаги, —
Пассажиры не бродяги;
Капитейн, адъе [45], фар цу » [46].
Дело, стало быть, к концу.
Точно, пароход дымится;
Мы идем, волна клубится
Под колесами у нас,
И Кронштадт пропал из глаз.

Посмотреть бы, компаньоны
Каковы, что за фасоны?
Одним словом, кто они?
А то боже сохрани!
Не диковинка, пётетер [47],
Так сказать, се компрометер [48].
Ну, приступим: вуаси [49]
Знатный барин де Рюсси [50].
Он в плаще, в очках, в фуражке,
Не узнаешь по замашке,
Кто такой. Но вот малёр [51] , —
С ним заговорил актер,
Просто из французской труппы.
А вот там какие группы!
Офицеры, шкипера,
Шамбеляны [52], повара,
Разночинство, развращенье,
Вавилонское смешенье!
Вот опять актер фрапсе [53]
Разговор рекомапсе [54]
С графом, будто б с своим братом.
Я бы с этим сопостатом
Поступила, но гляжу —
Всюду то же нахожу:
В креслах Гамбсова изделья {88} ,
Что дарят для новоселья,
Дама знатная сидит.
С нею каждый говорит,
В сяк подходит, кто желает,
И с сигаркой подседает.
Вон с козлиной бородой,
Знать, французик молодой,
Во всю мочь горланит песни;
Не умолкнет он, хоть тресни.
А тут NN, балагур,
Что а му а фезе ла кур [55],
Говорит стихи плохие,
Иногда хоть и смешные,
Ме пуртан, се не ва па … [56]

Здесь фамилия [57]попа.
Для меня весьма забавный
Поп наш русский, православный.
Бритый, чесаный, одет,
Как отставленный корнет
За дурное поведенье, —
Ну какое здесь почтенье?
Поп, по мне, без бороды
Не годится никуды.
Ходит под руку с женою
Иль с сестричкой молодою.
Когда ж говорит адью [58],
Так целует попадью,
Что не знаешь, что и будет…
Ну а вдруг он честь забудет
И приличия? Тогда
Все мы денемся куда?
Дамам будет очень стыдно,
Даже несколько обидно:
Есть ведь дамы без мужей, —
Батька, лессбъен оближе [59].

Тут толкуют о натуре,
Больше ж о литературе
Аматеры де вояж [60].
И какую ералашь!
То Вольтера, Ламартина,
То другого господина
Превозносят до небес;
То Байрону перевес
Присуждают офицьяльно,
То Гюго бранят формально,
А там, далее от них,
Целый фронт старух больных
Чулки вяжут что есть мочи
С утра раннего до ночи.
Так успели надоесть,
Что не знаешь, где и сесть.
Тут гуляет горделиво
Цампа, что ли, Альмавива {89}
В синей епанче одет?
Эн курье де кабинет [61],
Англичанин с рожей красной.
Верно, человек опасный!
Он ни с кем не говорит;
То сигарку закурит,
То присядет, то напьется,
То сам про себя смеется,
То глядит на фирмаман [62]
И всегда ап мувеман [63].

Так мы плыли двое суток;
Очень скучно, кроме шуток;
Как вдруг появился мне
Остров Борнгольм в стороне.
Остров Борнгольм! Кто не знает?
Русский всякий тут вздыхает,
Потому что Карамзин
Сочинил роман один {90} —
Пречувствительный, презнатный
И притом весьма приятный.
Мне же — что таить грехи? —
Очень нравятся стихи;
«Законы осуждают
Предмет моей любви».
Они напоминают
Волнение в крови,
Когда, будучи при месте,
Кажется, рублей за двести
Мой супруг попал под суд, —
Как я их певала тут!
Как я в горести мечтала,
Что в Борнгольме я вздыхала!
В мыслях слились Курдюков,
И законы, и любовь.
Он не прав, конечно; что же,
Он мой муж, великий боже!
Я, законная жена,
Сожалеть о нем должна.