Антология - Русская поэзия XIX века, том 1

14
«Как, меня лишать свободы
И сажать в безумный дом?
Я подлец уже с природы,
Сорок лет хожу глупцом,
И Наглицкий вечно мною,
Как тряпицей черной, трет;
Как кривою кочергою,
Загребает или бьет!»

15
«Ба! Зачем здесь князь Пытнирский {170} ?
Крокодил, а с виду тих!
Это что?» — «Устав алжирский
О печатании книг! {171} »
Вкруг него кнуты, батоги
И Трусовский — ноздри рвать {172} …
Я — скорей давай бог ноги!
Здесь не Место рассуждать.

16
«Что за страшных двух соседов
У стены ты приковал?»
«Это пара людоедов! {173} —
Надзиратель отвечал. —
Вельзевуловы обноски {174} ,
Их давно бы истребить,
Да они как черви — плоски:
Трудно их и раздавить!»

17
Я дрожащими шагами
Через залу перешел
И увидел над дверями
Очень четко: «Сей отдел
Прозаистам и поэтам,
Журналистам, автор ам;
Не по чину, не по летам
Здесь места — по нумерам».

18
Двери настежь надзиратель
Отворя, мне говорит:
«Нумер первый, ваш приятель
К<���аченовск>ий здесь сидит {175} .
Букву Э на эшафоте {176}
С торжеством и лики жжет;
Ум его всегда в работе:
По крюкам стихи поет {177} ;

19
То кавыки созерцает,
То, обнюхивая, гниль
Духу роз предпочитает;
То сметает с книжек пыль
И, в восторге восклицая,
Набивает ею, рот:
«Сор славянский! пыль родная!
Слаще ты, чем мед из сот!»

20
Вот на розовой цепочке
Спичка Ш<���алик>ов, в слезах,
Разрумяненный, в веночке,
В ярко-планшевых чулках,
Прижимает веник страстно,
Ищет граций здешних мест
И, мяуча сладострастно,
Размазню без масла ест.

21
Нумер третий: на лежанке
Истый Г<���линк>а восседит;
Перед ним дух русский в склянке
Неоткупорен стоит.
«Книга Кормчая» {178} отверста,
А уста отворены,
Сложены десной два перста {179} ,
Очи вверх устремлены.

22
«О Расин! откуда слава?
Я тебя, дружка, поймал
Из российского «Стоглава» {180}
«Федру» ты свою украл.
Чувств возвышенных сиянье,
Выражений красота,
В «Андромахе» — подражанье
«Погребению кота» {181} .

23
«Ты ль, Хлыстов? {182} — к нему вошедши,
Вскрикнул я. — Тебе ль здесь быть?
Ты дурак, не сумасшедший,
Не с чего, тебе сходить!»
«В Буало я смысл добавил {183} ,
Лафонтена я убил {184} ,
А Расина переправил! {185} » —
Быстро он проговорил.

24
И читать мне начал оду…
Я искусно ускользнул
От мучителя; но в воду
Прямо из огня юркнул.
Здесь старик, с лицом печальным {186} ,
Букв славянских красоту —
Мажет золотом сусальным
Пресловутую фиту.

25
И на мебели повсюду
Коронованное кси,
Староверских книжек груду
И в окладе ик и пси,
Том, в сафьян переплетенный,
Тредьяковского стихов
Я увидел, изумленный, —
И узнал, что то Ш<���ишк>ов.

26
Вот Сладковский {187} . Восклицает
«Се, се россы! Се сам Петр!
Се со всех сторон зияет
Молния из тучных недр!
И чрез Ворсклу, при преправе,
Градов на суше творец
С драгостью пошел ко славе,
А поэме сей — конец!»

27
Вот Ж<���уковск>ий! В саван длинный
Скутан, лапочки крестом,
Ноги вытянувши чинно,
Черта дразнит языком.
Видеть ведьму вображает:
То глазком ей подмигнет,
То кадит, и отпевает,
И трезвонит, и ревет.

28
Вот Картузов! {188} Он зубами
Бюст грызет Карамзина;
Пена с уст течет ручьями,
Кровью грудь обагрена!
И напрасно мрамор гложет,
Только время тратит в том, —
Он вредить ему не может
Ни зубами, ни дером!

29
Но С<���таневи>ч {189} , в отдаленье
Усмотрев, что это я,
Возопил в остервененье:
«Мир! Потомство! за меня
Злому критику отмстите {190} ,
Мой из бронзы вылив лик,
Монумент соорудите:
Я велик, велик, велик!»

30
Чудо! Под окном на ветке
Крошка Б<���атюшк>ов висит
В светлой проволочной клетке {191} ;
В баночку с водой глядит
И поет он сладкогласно:
«Тих, спокоен сверху вид, {192}
Но спустись на дно — ужасный
Крокодил на нем лежит».

31
Вот И<���змайл>ов! {193} Автор басен,
Рассуждений, эпиграмм,
Он пищит мне; «Я согласен, —
Я писатель не для дам:
Мой предмет — носы с прыщами,
— Ходим с музою в трактир
Водку пить, есть лук с сельдями —
Мир квартальных есть мой мир {194} ».

32
Вот Плутов {195} — нахал в натуре, :
Из чужих лоскутьев сшит {196} .
Он — цыган в литературе,
А в торговле книжной — жид.
Вспоминая о прошедшем,
Я дивился лишь тому,
Что зачем он в сумасшедшем,
Не в смирительном дому?

33
Тут кто? «Плутова собака
Забежала вместе с ним».
Так, Флюгарин-забияка {197}
С рыльцем мосичьим своим,
С саблей в петле {198} … «А французской
Крест ужель надеть забыл? {199}
Ведь его ты кровью русской
И предательством купил!»

34
«Что ж он делает здесь?» —
«Лает, Брызжет пеною с брылей,
Мечется, рычит, кусает
И домашних и друзей».
«Да на чем он стал помешан?»
«Совесть ум свихнула в нем?
Все боится быть повешен
Или высечен кнутом!»

35
Вот в передней раб-писатель
К<���арази>н-хамелеон! {200}
Филантроп, законодатель. {201}
Взглянем: что марает он?
Песнь свободе, деспотизму,
Брань и лесть властям земным,
Гимн хвалебный атеизму
И акафист всем святым.

36
Вот Грузинцев! {202} Он в короне
И в сандалиях {203} , как царь;
Горд в мишурном он хитоне,
Держит греческий букварь.
«Верно, ваши сочиненья?» —
Скромно сделал я вопрос.
«Нет, Софокловы творенья!» {204} —
Отвечал он, вздернув нос.

37
Я бегом без дальних сборов…
«Вот еще!» — сказали мне.
Я взглянул. Максим Невзоров {205}
Углем пишет на стене:
«Если б, как стихи Вольтера,
Христианский мой журнал {206}
Расходился. Горе! вера,
Я тебя бы доконал!»

38
От досады и от смеху
Утомлен, я вон спешил
Горькую прервать утеху;
Но смотритель доложила
«Ради вы или не ради,
Но указ уж получ ен;
Вам нельзя отсель ни пяди!»
И указ тотчас прочтен;

39
«Тот Воейков, что бранился,
С Гречем в подлый бой вступал,
Что с Булгариным возился
И себя тем замарал, —
Должен быть, как сумасбродный,
Сам посажен в Желтый Дом.
Голову обрить сегодни
И тереть почаще льдом!»

40
Выслушав, я ужаснулся,
Хлад по жилам пробежал,
И, проснувшись, не очнулся
И не верил сам, что спал.
Други, вашего совету!
Без него я не решусь;
Не писать — не жить поэту,
А писать начать — боюсь!