Павел Антокольский - Два портрета

На гибель завела меня сюда.

Ты помнишь, — на волне припева, в пене

Косматых шапок, ружей и знамен,

Любой на нас по праву упоенья

Соседом был бы тотчас изменен…

Я знаю, что дела такого рода

Неповторимы, так они просты.

Но если есть бессмертие народа,

То оба мы бессмертны, я и ты.

Друг! Если ты художник с ясным взглядом,

Всмотрись в последний раз в мои глаза

И наклонись к подушке, чтобы рядом

С моей — твоя скатилась бы слеза.

Друг! Если ты… Нет, это все пустое.

Друг! Если ты… О, если ты мне друг,

То обещай, как подобает, стоя,

Спеть нашу песню. Кончено…

Как вдруг

На выступе стенном, как по экрану,

В лучах зари наметилась едва

Та самая, скатившаяся рано,

Взлохмаченная ветром голова,

Кричащая, отмщающая яро,

Летящая сквозь годы и века,

Та голова трибуна-монтаньяра,

В крови и в саже, в космах парика,

Взметенная на пике над Парижем,

Вдруг выросла и — понеслась вперед!

Пусть на холсте, от давней крови рыжем,

Потомок ничего не разберет;

Пусть этот холст в чужой стране пожухнет,

Пусть и создатель бедного холста

В чужой стране от голода распухнет,

Свое творенье бросив неспроста;

Пусть сгинет он изгнанником бездомным,

Пусть и рассвет в сыром окошке сер, -

Художник знал всем ощущеньем темным,

Знал всем сознаньем: это Робеспьер!

И Робеспьер усталым, хриплым горлом

Именовал историю на «ты»,

Он воздухом дышал высокогорным,

Бессмертным кислородом правоты.

Его слова, как врезанные в камень.

На диво были сжаты и просты.

Священный революционный пламень

Взвивался из-под гробовой плиты.

Минуту это длилось, но в минуте

Запечатлелся весь минувший век.

Меж тем художник в первозданной смуте

Рассматривал сквозь пурпур сонных век

Окно, постель и холст, висящий криво…

В смещенье линий, видимых едва,

Он ждал движенья, возгласа, порыва.

Но через миг исчезла голова.

Художник выпрямился. Не хватало

Ему дыханья. В окнах темнота

Ночная поредела. Там светало.

Как медленно светало, как света…

И рассвело. Внезапно, без причины,

Нужнейших слов собрату не сказав,

Он поднялся как бы со дна пучины,

И понял — что проснулся весь в слезах.