Владимир Соколов - Утро в пути. Стихи

Казалось: день все так же тих и светел,
Дрожит листва, как воздух от жары.
Но я как будто в первый раз заметил
Зенитку у Максимкиной горы.

Санпоезд. Пулеметы на вокзале…
Скорей, скорей друзьям открыть глаза!
Но мне о той же боли рассказали
Ребят взволнованные голоса.

И в ту же ночь, разбужен звоном стекол
И грохотом орудий, рвавших тишь,
Я услыхал, как град осколков цокал
По мостовой и по железу крыш.

С вокзала пулеметы в ночь трещали.
Огнем разрывов вспыхивала тьма.
Век на войну куда-то уезжали,
А тут она приехала сама.

И я узнал, что есть война на свете,
Не та, что, лишь возьмись заткнуть ей рот,
Останется в нечитанной газете
Иль с выключенным радио замрет,

А та, что станет каждой коркой хлеба,
Что будет каждым воздуха глотком,
Что заберет и луг, и лес, и небо,
И взорванной земли последний ком.

И ты ее везде, во всем узнаешь,
И повзрослеешь, и навек поймешь,
Что сам отныне жизнью отвечаешь
За землю, на которой ты живешь!

Войне равно — большой ты или малый,
Одиннадцать тебе иль двадцать два.
Вот как швырнет без памяти на шпалы,
Огнем и сталью испытав сперва.

Я видел сам убитых этой ночью,
Сбежав на станцию часов с пяти…
Пройдет состав, оставив дыма клочья,
А там уж новый требует пути.

И набегали длинные вагоны
С протяжным гудом. И колесный стук,
Домами и платформой отраженный,
Двойным и гулким становился вдруг.

А ребятишки собирались стаей
У высоченных лип, где рай грачам,
И, поезда, как раньше, провожая,
Махали танкам, пушкам, тягачам…

А в тех теплушках, красных и дощатых,
Спешивших на позиции скорей,
В шинелях необношенных солдаты
Стояли у раздвинутых дверей.

Но у всего, что мимо проносила
Литых путей железная река,
Спокойная, уверенная сила
Была во всем: от взгляда до штыка!

Как подобает каждому мужчине,
Я сам явился в райвоенкомат,
А после был по возрастной причине
Не принят в истребительный отряд.

Ну, а затем был съеден хлеб до крошки,
И очереди стали звать чуть свет.
И оказалось, что вкусней картошки
Отныне ничего на свете нет.

Что ж, привыкай ослабший пояс трогать,
У нас с тобой еще трудней, гляди —
Задымленной
железною дорогой
Легли не дни, а годы впереди!

Я уезжал. Прожектор в тучах шарил.
Чернел состав. Кричали: «Не скучай!»
А вот и трижды колокол ударил.
«Прощай, мой друг!» До юности прощай.

Назад, назад — сырые кровли дач,
Заросший сад и на забытой тропке
Футбольный мяч, обстрелянный пугач
И перископ из спичечной коробки.

Калинин. Клин. Дождя в окно броски.
Шинели, Озабоченные лица.
В ночи, как потревоженные птицы,
Метались паровозные гудки.

Шли месяцы все холодней и мглистей,
Отцам и матерям беля виски.
Как выстрелами срезанные листья,
Валились календарные листки.

Сугробы. Лед. Продутый ветром Шадринск.
Я не забыл собранья до зари,
Той школы, снегом занесенной, адрес,
Тех чисел черные календари.

Я помню, помню ночь перед собраньем!
Все думалось, что поздно и темно,
А новый день уже рассветом ранним
Заглядывал в замерзшее окно.

А я вопрос предусмотреть старался
Любой, чтоб не ответить невпопад.
И автобиографию пытался
Сложить из пары городов и дат.

Уснуть не мог. Ворочался на койке,
Тревожа спящей комнаты покой.
«Пятнадцать лет. В седьмом… Четыре
тройки.
Общественной работы никакой…

Герой любимый? Павка и Матросов…»
Назавтра же… О, как не вспоминать
И этот град сочувственных вопросов,
И этот лес знакомых рук: принять!

А ветер мел по улице холодной
Снежок. И становилось все темней.
Лишь лампочка звездою путеводной
Светилась у райкомовских дверей.

И секретарь был с нами строг вначале
И улыбнулся, видно неспроста,
Тому, что нас на первый раз послали
Произвести переучет скота.

Но мы не спорили.
Не возразив ни слова,
Мы вышли всей гурьбой! Нас ветер гнал
бегом.
Мы были даже к этому готовы,
Хоть и мечтали вовсе о другом.

Мы нынче вспомнили, ведя большую трассу,
Далекую — в грядущие года! —
Тот день, когда, не жалуясь ни разу,
Чинили мы на стуже провода.

Гудел в столбах ночной уральский ветер.
Мела сугробы под ноги зима.
Казалось нам важней всего на свете
Дать снова ток заводу и в дома.

А провод рвался, скручивался дико.
Нам в кровь вошло, наверно, в эти дни,
Что все дела от мала до велика
Прекрасны, коль для родины они.

Тогда мы породнились с комсомолом,
Как с другом друг. Попробуй, раздели!
…Под утро, выполнив заданье, в школу
Со взрослыми рабочими мы шли.

В конурах выли псы, вконец продрогнув.
За нами вьюга заметала след.
И всю дорогу в занесенных окнах
Сиял горячий, данный нами свет.

Он, этот свет, добытый ночью с бою,
Дорогу сразу сделавший теплей,
Уж приходился кровною роднею
Сегодняшнему свету Жигулей.

А мы совсем о том не помышляли.
Валились в кучу, съехавшись на льду.
И жестким снегом щеки оттирали
И в варежки дышали на ходу.

С чистой начинается страницы
Краткая и вечная пора…
Вновь сентябрь. И вновь летят, как
птицы,
Листья лип со школьного двора.

До звонка одна иль две минуты.
В классах гул и давка у дверей…
Я сегодня вспомнил почему-то
Об одном из давних сентябрей.

Много дел, забот у нас. И все же,
Повторяя пройденные дни,
Мы и тропки первые итожим,
Как подчас ни узеньки они.

Вот одна сбегает по откосу.
Тишина. Жара. Шмели жужжат.
Только рельсы помнят о колесах,
Об ушедшем поезде гудят.

Мы снимаем жаркие ботинки
И уходим к речке босиком
Иглами засыпанной тропинкой,
Просмоленным знойным сосняком.

А потом в кувшинках лёска тонет,
И оживший слиток серебра
Бьется в мокрых Васькиных ладонях
И дрожит, упав на дно ведра.

Тонут облака под камышами
В тихой речке, что и мне — по грудь.
Васька удит. Я ему мешаю.
Рву щавель. Советую тянуть.

Так мне в дело хочется вмешаться!
Только друг мой зорок и сердит.
Листья вянут. Сосны шелушатся.
Стрекоза на удочке сидит.