Александр Поклонский - Роман в Instagram

Задуматься если о том, что наш век
Лишь матрица чисел и знаков.
О том, что рожденный с утра человек
С рожденным в ночи одинаков.

Роддом – это матрица окон и стен,
Мы в матрице, будто в утробе,
Не помним себя и не ждем перемен,
Горим в подступившем ознобе.

Стена комбината для малых детей
И серое здание школы
И матрицы, матрицы разных мастей,
И острые зубы у новых властей.
Вспотевший стакан Кока-Колы.

Профессии нужные мы познаем,
С утра на работу неслышно встаем.
И матрица города давит на грудь,
И матрица мыслей мешает уснуть.

Дома и дороги, машины и снег,
Все числами накрепко сшито.
А где-то родился с утра человек,
А кто-то посмотрит сердито.

И он, посмотрев из-под лобья на мир,
За сердце успеет схватиться.
И мартрица новых и тесных могил
Заставит молить и креститься.

Стоит безучастно и смотрит толпа
И строк, и столбцов совокупность.
Эфирова высь обреченно слепа
Захвачена матрицой, сонна, скупа.
Но сила моя – неотступность.

Марагоджип деликатной обжарки
Приготовят волшебные руки.
Поднимается пена в турке,
Ароматы терпки и сладки.

Выливается густо, пенно,
До краев золотая чаша
Согревает меня степенно,
Сердце бьется минорным маршем.

Кто выращивал эти зерна,
Под луной и под кругом солнца?
Под дождём, что с утра прольётся…
Ровно в полмиллиона капель.

И глоток за глотком вкушая,
Я в забвении или в коме?
Ты нарядная и смешная
Угощаешь чудесным кофе.

Пропоет далеко валторна,
И задышит легко мечтатель.

Я тобой завербован, захвачен,
Ты – обман и слепая удача.
Кораблям – яркий факел-маяк,
Морякам – мексиканский табак.

Я тобой зацелован, замучен,
Будто в узел упругий закручен.
Рыбакам – небывалый улов,
Без блуждающих волн и штормов.

Я тобою забыт и затерян,
Из армейской винтовки застрелен.
Как игрушка, с оторванной лапой
Что забвение лечит канавой.

Я тобой воскрешен во спасенье
Наступает мое исцеление.
Я младенцем кричал и затих,
Засыпая в ладонях твоих.

У кого-то морские твои духи
А кто-то спиной стоит, на тебя похожий,
Мне так хочется снова писать стихи,
В этот солнечный день погожий.

Я ищу тебя глазами по сторонам
В городе с жителями-миллионами.
Я не верю больше снам и врунам,
Не развлекаюсь опасными аттракционами.

Я открою лучшие о тебе стихи,
Люди читают древние живые книги.
У кого-то в Париже мои духи,
Но с плаката смотрит на мир Софи,
А в глазах её дождя брызги.

Воскресное утро, Китайский квартал.
Я ни на секунду не опоздал.
Распахнуты старые створки,
Встречай меня, Точка сборки.

Привычные стены, да пьющие в ряд.
Я по лабиринтам иду наугад.
И женские взоры не робки.
Не спит до утра Точка сборки.

Уже слишком рано, сижу у окна,
И в голову лезет шальная весна.
Взлетают весёлые пробки!
Прощаюсь с тобой, Точка сборки.

В дороге извилистой, долгой,
Несущей из пыльных квартир,
Составит компанию строгий,
Но солнечный пассажир.

Нальем через две остановки.
Железных колёс перезвон.
К составу подходят торговки,
Увидев вагонных персон.

В котомках восточные сласти.
Здесь мёд, курага и инжир.
В смятении рвётся на части
Мой солнечный пассажир.

А где же простые закуски?
Где раков варёных пакет?
Ответ прозвучал по-французски
Взгляните на хрупкий билет.

До станции едем последней.
Услышит ли нас командир,
Седой и какой-то столетний,
Одетый в промокший мундир.

Молчит ясноокий попутчик
Толкну его тихо в плечо.
Не будем грустить мы, а лучше
По стопке накатим ещё.

Мы смотрим сквозь стекла так часто
Выигрываем турнир.
Но верит, что все не напрасно –
Лишь солнечный пассажир.

Люблю в музейной тишине
Гулять среди картин и статуй.
На живописной глубине
Я восклицаю нервно «Здравствуй».

От пыли вязкой, вековой,
Кружится разум воспалённый.
Я погружён в духовный бой,
В портреты женские влюблённый.

Воспринимается на слух,
Шелков скользящих шорох-шелест
Нарядов ветреных старух,
Что в вдовах дома засиделись.

Люблю в музейной тишине,
Смотреть на трещины в картинах,
С творцом бывать наедине,
Вся суть в мимических морщинах.

Чёрное пианино. Лампы по сторонам,
Обнажена витрина, шум городской, да гам.
Чёрная пианистка. Свет галогенных фар –
Автомобили близко. Дым золотых сигар.

Клавиш коснулись руки, остановился мир.
Гости не знают скуки, весел ночной трактир.
Чёрное пианино помнит её тепло,
Помнит сухие вина, Saint-Emilion, Merlot.

Помнит квартиру, школу, детские голоса,
Помнит Madame Орлову в страсти на полчаса.
Чёрная пианистка, часики на столе,
Небо спустилось низко, доллары в кошельке.

Ни на минуту больше, к бою готова рать.
В свежей постели позже станут её желать.
Возгласы феминисток. Встанет она с колен.
Чёрная пианистка – снова звучит Шопен.

Поговори со мной, божественная странница,
Терзающая думы и умы?
Погожий день в сознании рождается,
Без опозданий, лжи и кутерьмы.

Изысканная леди или грешница?
Разбужена часами по утру,
Она спускается по деревянной лестнице,
Завёрнутая в синюю махру.

Побудь со мной великая избранница.
Классические свечи у окна.
В глазах огонь волшебный отражается.
Иные ценности, иные времена.

Южный фотограф медленным шагом бродит по линии моря,
В белой рубашке, в шортах, босыми ногами, одна за другою волна.
В поисках лиц, загорелых, не знающих скуки и горя.
В поисках той, что родит ему двух сыновей и будет до гроба жена.