Наталья Крылова - Как бывает

Волосы – пахучие водой, струящиеся

Водопады, и обещающая сладость

Медовые уста. Пред ним стоит, дочь леса

Дикого и утренней Зари, воплощение

Первобытной красоты, сложила руки у груди…

Она:

– Отче, отпусти грехи… – а голосок,

журчание воды, как легкий ветерок,

солнца первые лучи, как из под снега

нежный маленький цветок – на сквозь,

Пронзила сердце, оба глаза.

Застигнутый врасплох, нежностью живой,

столь откровенной… Горит душа,

Страстью юности младой опаленный,

Он обезумел…

Обычно тихий и простой, он нес исправно

обед свой, но ныне вместо разума

лишь мысль одна: "Она…Она…Она…"

В начале было состраданье, затем

зов рыцаря, живущего в мужчине каждом

С детства, братская любовь, потом любовь

Отца, и наконец, духовная любовь,

Сменилась зовом плотским.

Ему хотелось нежности, не только слов…,

И над духовным,

Вверх взяло, природное мужское естество.

От прежней святости и безмятежности его,

Нет ничего.

За плечи хрупкие держа, в очах ее

Не видно дна, тонул…

Обвит ее руками, и

Поцелуями его всего покрыла нежными.

Забыв обеты прежние, он страсти предался.

– ХОТЕЛОСЬ БЫ СВЯТОЮ БЫТЬ… –

Хотелось бы святою быть, и видеть святость,

И в юной девушке, и в молодом парнишке,

Но мир не мною создан был, решать не мне,

Падение святых всегда заметней,

Нежели грехи иных.

Вот новый день, и светел, и прекрасен,

Златая светит пыль, в солнечных лучах.

И золотое, утреннее солнце, отразилось,

В приоткрывшихся от сна, пустых очах.

И тело ватное, словно вынута душа.

От страсти пробудившись, как от дурного

Сна, чуть не сошел с ума – на подушке, рядом

Прекрасная и нежная, все еще она.

Как воин после битвы, находит

Обезглавленным себя,

Корабль после шторма – на тысячи кусков разбит…

Нарушены обеты! Сменила покой в душе – война.

Он обнаружил руины – самого себя,

Духовно был убит.

Отчаянье и страх – удел святых,

Нарушивших завет духовный.

Прошлое нельзя вернуть,

А искупление грехов – лишь кровью!

Не осталось ничего…

И на коленях, каясь и молясь, прося прощения, бормотал он,

В рыданиях задыхаясь…

И так изо дня в день,

Из ночи в ночь, не замечая ничего.

А рядом с ним она, тайная его жена,

Тихонечко его жалела, варила, убирала,

И тёпленькой водой, заплаканные его очи

Все утирала… И потихоньку рыдания

Облегченный вздох сменил,

Усталая улыбка, объятия во круг ее прекрасных ног,

И поцелуи в кругленький живот,

Который каждый день растет, растет,

И вот, уж скоро срок придет…

– СУД –

Самый страшный суд – людской.

Неведением и страхом порожденный.

И станет после гнева, народ сей, на век,

Безумием, и жестокостью клейменный…

По всей губернии пошел слушок, мол

« В церкви ведьма, со святым Отцом живет…

Отец наш околдован… – говорили, -

…Нечистый в церкви правит…

Видать уж, Нечисть не боится ни креста,

Ни ладана, ни святой воды…» -

И говоря так, люди, гнев

И страх свой распаляли, и обезумевшие

У дверей церкви, с факелами,

Стали огнем сжигать ближайшие кресты…

– «Мы верили тебе, а ты…

Нарушил житие святых…,

Ты нашу веру в нас убил…, богохульник…,

Нет – ты вор…, ты нашу церковь осквернил.

И потому – сожжем тебя и церковь,

И твою жену…» -

И ярость отразилась в пламени,

Горит духовный дом,

и пламя полно гнева праведного,

Хоть правильного нет ни капли в нем.

А Отче, далек уж от церквей,

Не видит уж губернии своей,

Не оборачиваясь, он бежит,

С беременной супружницей своей.

Сказала рано утром, что вот-вот родит,

И нужно уходить подальше от людей,

Пока никто не видит их.

– ТЕМНЫЙ ЛЕС –

Вот темный лес с живыми частыми деревьями,

Вокруг весь шелестит, и дышит,

Вот-вот обовьет ветвями…

И ветер, средь живых ветвей,

Листья слабые срывает, они словно

Лиственный ручей, струятся под ногами.

Бежит святой Отец, лесных чудес не замечая,

Их нет, как будто. В темном лесу ни лучика,

А между тем, давно прошло уж утро.

И под собою ног не чуя, брели они,

Все прошлое минуя, вперед…

На встречу новой их судьбе,

И не известно, что их ждет, и где?

– Вперед, – говорила она ему, сквозь тернии

Пробираясь, – Там…, мама у меня живет…

Она уж заждалась.

И время потянулось, как будто нет его,

Ход остановился, и кроме леса темного,

Усталости, нет больше ничего…

Бежит Святой Отец , в свои грустные мысли погружен…

– Пришли…, – её услышал голос, в лесной

Тиши, как звон.

Он поднял очи, пред ним, выросла

Из-под земли изба. И по средине леса одно окно,

А в нем горит очаг, у очага Баба–яга…

Он глянул…, обмер весь, и побелел – огонь

В печи пылающий и жаркий, а на полу, пред

Бабою ягой, лежит девица молодая,

Кричит в бреду, старуха роды принимает,

Младенца на руки берет, а он молчит, и ясно,

Что он мертв, и не совсем он человеческий детеныш,

Старуха зелье молодой дает…

И девица тихонько замирает, не долго думая,

Младенца мертвого берет, и в печь его,

Пока младая не очнулась снова…

Ужасный крик послышался в лесу,

От ужаса затрясся Отче, задрожал,

Отпрянул от окна, схватил жену за плечи, рот открыл…

– Молчи, – сказала вдруг она, – держи меня покрепче.

И в избу, к матери ее Яге, вошли.

В дверях остановились оба.

Нет и следа, от страшного деяния,

Все чистенько, светло, к приему их готово.

Мать улыбнулась, посмотрев на них двоих,

Сказала ласково – Ну заходите оба…

– СЛУЧИЛОСЬ –

Дочь с матерью покрепче обнялись,

Как будто бы не встретились, а на века

Простились, как будто бы последний

Раз видят друг друга.

Обернувшись, она к нему пошла, и обняла

Милого друга, так, что он смекнул -

Последний раз видит свою подругу,

Отчаяние и страх им овладел.

Но делать нечего, видать страдать его удел.

Покоя нет в его душе, смиряться больше

Не хотел, хотел земной любви и быть

Её любимым…

Но тут повернувшись

К матери своей, она пред нею встала

На колени и плача, с шеи амулет

Сама сняла…, мать руки протянула,

Амулет взяла…и гром, и молния сверкнули,

Все затряслось, в дыму, в огне, пропало

Тело девы юной, мелькнув неоновым огнем,

Вместо нее…, дракон огромный…

В миг, в след молнии и грому, и он исчез,

Оставив дыма занавес и искры…

И гробовая тишина заполнила весь лес…

Ни зги не видно, дым застлал глаза.

Он рухнул на пол, застонал, заплакал…,

Больше нет ее…, и он давно уж сам не свой,

И не в себе давно, лежит в дыму и тишине,

Как в пустыне одинокий…, вдруг – шорох,

Какой-то скрежет услыхал, в душе, сразу,