Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)

Свалилось зло, какого и не чаял.
Мир стал весь будто каменным. И вдруг
К тебе пришел твой закадычный друг
И в трудный час плечо свое подставил.

И ты уже не в безнадежной мгле,
И уж не так по сердцу лупит вьюга.
И нет прочней опоры на земле,
Чем то плечо надежнейшего друга…

А есть друзья совсем иных кровей:
Все вроде хорошо и без рисовки,
Но дружба та живет до трудных дней,
Как бы гнильца в красивой упаковке.

Вот ты ему доверчиво открыл
В нелегкий час свой нараспашку дверцы,
А он вдруг словно напрочь позабыл,
Что есть на свете и душа, и сердце.

Да, в мире есть достаточно людей,
Чья сущность лишь словесная услуга.
Но нет, увы, ни горше, ни больней,
Чем пустота и равнодушье друга…

Как горько в мире споров и страстей
Встречаться с ложью всяческого рода.
Так дай же Бог нам истинных друзей,
Готовых с нами и в огонь, и в воду!

Ну что же творят с историей нашей!
Сегодня лгуны – на вранье вранье,
Историю словно бы заново пашут,
Верней, перепахивают ее.

Ну ладно бранили бы нас чужие:
Чужой – есть чужой, и бои – есть бои.
Но дегтем-то мажут у нас Россию
Не Запад, а вроде совсем свои!

Вы вдумайтесь, вдумайтесь только, люди:
Ведь слава, ведь гордость родной страны,
Герои, что жизнь закрывали грудью,
Теперь до насмешек низведены!

Уж я о Чапаеве – ни полслова:
Над ним наглумились стократ и всласть.
А жизнь-то ведь отдал. И мог бы снова
Сто раз бы отдать за родную власть!

А звездный орел Николай Гастелло?!
Ну кто это смел гоготать над тем,
Как сердце его в сорок солнц горело,
И лгать: что отваги тут нет совсем?!

И сколько бы весен ни пролетело,
Кто вычеркнет свет из сердец людей?!
И подвиг, и жизнь Николая Гастелло
Уже не сгорят до скончания дней!

А следом, исполнена света высшего,
С душою, что тайну навек хранит,
Девчоночка возле села Петрищево
Глядит на нас пристально сквозь гранит…

Неужто же мук ее горьких мало
И мало безжалостно-тяжких дней?
Кому она, дьяволы, помешала
И кто же посмел усомниться в ней?

И сколько же, сколько встает вопросов,
Что жалят подчас, как осиный рой,
Ну почему Александр Матросов –
Герой из героев – уже не герой?

Все лучшее в нас освистать, ославить
Глумливо, желательно насовсем!
Чтоб честь, чтобы лучших людей представить
Ну, честное слово, черт знает кем!

Давайте же спросим, мои родные,
Случайно все это иль не случайно?
И вот вам ответ: это все не тайна,
А выстрелы в душу самой России!

И пусть бы стреляли с другого берега
И слали со злобой за миной мину,
Но чаще-то вовсе же не Америка,
А всем им в угоду, почти истерике,
Свои же предательски лупят в спину!

И разве есть ну хоть гран сомнения,
Что тут не бездумные болтуны, –
Идет планомерное унижение,
Издевка над честью родной страны!

И пусть нас стозубая подлость гложет,
Мы вынесем, выдержим, устоим!
Ведь если себя мы не защитим,
То кто, кроме нас, это сделать сможет?!

Ах, как много женщины теряют
Оттого, что, возвратясь домой,
На себя такое надевают,
Что подчас наряднее бывает
Даже, вероятно, домовой!

Тут не пустяковая задача,
Дело это – мудрого ума.
Ведь себя ж в запущенность упряча,
Позабудет женщина иначе,
Что она – поэзия сама!

И хоть я в нарядах не знаток,
Понимаю: дома – по-домашнему.
Но когда домашность «по-неряшному»,
Тут, простите, впору наутек.

На работе чуть ли не влюбляются:
– Хороша, изящна! – Но зато
Жаль, что им не видно ту «красавицу»,
Что порою дома одевается
Черт ведь знает попросту во что!

Увидав ее в «домашнем платье»,
Вы бы просто потеряли речь:
То ль она в засаленном халате?
То ли в кофте с бабушкиных плеч?

Но, смутясь, сказала бы красавица:
– Так ведь в доме нету же мужчин!
Ну, а папа, братья, муж и сын,
Это же, конечно, не считается! –

Вот такой житейский оборот!
Только ей подумать бы впервые,
Что, быть может, все наоборот,
Что совсем ориентир не тот
И свои важнее, чем чужие?!

Что душа у братьев или сына
Как-никак – не прошлогодний снег.
И что муж, он все-таки мужчина
И, пожалуй, даже человек!

Да к тому ж в житейских столкновеньях,
Как ни странно, часто виноват
Да все тот же выцветший халат,
Что порою раздражает взгляд,
Да и просто портит настроенье.

И, пожалуй, чтобы быть счастливыми,
Чтоб и в будни пели соловьи,
Надо вечно, всюду быть красивыми,
Дорогие женщины мои!

Опять спектакль по радио звучит
И сердце мне, как пальцами, сжимает.
Мир, как театр, погаснув, замирает,
И только память заревом горит.

Тут вечность: ни пушинки не смахнешь.
На сцене – зал. А у окна в сторонке
О чем-то бурно спорит молодежь.
А ты сейчас стремительно войдешь,
Заговоришь и засмеешься звонко.

Я помню все до крохотного вздоха…
Теперь помчит по коридорам звон,
Ты стул чуть двинешь в сторону, и он
Вдруг, словно дед, прошамкает: «Мне плохо…»

Спектакль идет. А вот теперь ты дома
Средь моря книг, средь бронзы и шкафов.
Я слышу легкий звук твоих шагов,
Почти до острой нежности знакомый.

Ты говоришь, но что ты говоришь,
Уже неважно. Главное не слово,
А звуки, звуки голоса грудного,
Который ты, как музыку, творишь.

А вот сейчас ты к шкафу подойдешь,
Положишь книгу и захлопнешь дверцу.
Ах, как щемит и радуется сердце,
Ты здесь, ты рядом, дышишь и живешь!

Накал завязки: злая правда слов
О подлости. Как будто ранят зверя.
И крик твой: «Нет! Не смейте! Я не верю!»
И вся ты – гнев, и мука, и любовь!

А в зале нарастает напряженье,
Он здесь, он твой, волнений не тая.
Скрип кресла, возглас, кто-то от волненья
Чуть кашлянул, возможно даже, я.

Да, все с тобою, только позови.
И ты ведешь их трепетно и свято,
Как по тугому звонкому канату
К высокой правде, счастью и любви.

Кто выдумал, что время быстротечно,
Что бег его нельзя остановить?
Нет! Как мустанг, что выскочил беспечно,
Оно отныне взнуздано навечно,
И ты в седле, ты вечно будешь жить!