Дмитрий Быков - Блаженство (сборник)

Я как мост меж двумя берегами врагов
И не знаю труда окаянней.
Я считаю, что нет никаких берегов,
А один островок в океане.

Так стою, невозможное соединя,
И во мне несовместное слито,
Потому что с рожденья пугали меня
Неприязненным словом «элита»,

Потому что я с детства боялся всего,
Потому что мне сил не хватало,
Потому что на том берегу большинство,
А на этом отчаянно мало.

Первый берег всегда от второго вдали,
И, увы – это факт непреложный.
Первый берег корят за отрыв от земли —
Той, заречной, противоположной.

И когда меня вовсе уверили в том
(А теперь понимаю, что лгали) —
Я шагнул через реку убогим мостом
И застыл над ее берегами.

И все дальше и дальше мои берега,
И стоять мне недолго, пожалуй,
И во мне непредвиденно видят врага
Те, что пели со мной Окуджаву.

Одного я и вовсе понять не могу
И со страху в лице изменяюсь:
Что с презреньем глядят на чужом берегу,
Как шатаюсь я, как наклоняюсь,

Как руками машу, и сгибаюсь в дугу,
И держусь на последнем пределе, —
А когда я стоял на своем берегу,
Так почти с уваженьем глядели.

У рядового Таракуцы Пети
Не так уж много радостей на свете.
В их спектре, небогатом и простом, —
Солдатский юмор, грубый и здоровый,
Добавка, перепавшая в столовой,
Или письмо – но о письме потом.

Сперва о Пете. Петя безграничен.
Для многих рост его уже привычен,
Но необычен богатырский вес —
И даже тем, что близко с ним знакомы,
Его неимоверные объемы
Внушают восхищенный интерес.

По службе он далек от совершенства,
Но в том находит высшее блаженство,
Чтоб делать замечанья всем подряд,
И к этому уже трудней привыкнуть,
Но замолкает, ежели прикрикнуть,
И это означает: трусоват.

Зато в столовой страх ему неведом.
Всегда не наедаясь за обедом,
Он доедает прямо из котла;
Он следует начальственным заветам —
Но несколько лениво, и при этом
Хитер упрямой хитростью хохла.

Теперь – письмо. Солдаты службы срочной
Всегда надежды связывают с почтой,
Любые разъясненья ни к чему,
И сразу, избежав длиннот напрасных,
Я говорю: у Пети нынче праздник.
Пришло письмо от девушки ему.

Он говорит: «Гы-гы! Вложила фотку!»
Там, приложив платочек к подбородку
И так отставив ножку, чтоб слегка
Видна была обтянутая ляжка,
Девица, завитая под барашка,
Мечтательно глядит на облака.

Все получилось точно как в журнале,
И Петя хочет, чтобы все узнали,
Какие в нас-де дамы влюблены.
Кругом слезами зависти зальются,
Увидевши, что Петя Таракуца
Всех обогнал и с этой стороны!

И он вовсю показывает фото,
И с ужина вернувшаяся рота
Разглядывает лаковый квадрат,
Посмеиваясь: «Надо ж! Эка штука!»,
И Петя нежно повторяет: «Су-ука!»
Как минимум, пятнадцать раз подряд.

…Усталые, замотанные люди
Сидят и смотрят фильм о Робин Гуде.
Дежурный лейтенант сегодня мил,
По нашей роте он один из лучших, —
И на экране долговязый лучник
Прицелился в шерифовских громил.

Я думаю о том, что все мы братья,
И все равны, и всех хочу принять я —
Ведь где-то там, среди надзвездных стуж,
Превыше облаков, густых и серых,
В сверкающих высотах, в горних сферах
Витает сонм бессмертных наших душ!

Отважный рыцарь лука и колчана
Пускает стрелы. Рота замолчала:
Ужель его сегодня окружат?
Играет ветер занавесью куцей,
И я сижу в соседстве с Таракуцей
И думаю о том, что он мой брат.

Никто уже не станет резать вены —
И слава тебе, Господи! – из-за
Моей предполагаемой измены
И за мои красивые глаза.

Не жаждут ни ответа, ни привета,
Взаимности ни в дружбе, ни в любви,
Никто уже не требует поэта
К священной жертве – Бог с тобой, живи

И радуйся! Тебе не уготован
Высокий жребий, бешеный распыл:
Как будто мир во мне разочарован.
Он отпустил меня – и отступил.

Сначала он, естественно, пугает,
Пытает на разрыв, кидает в дрожь,
Но в глубине души предполагает,
Что ты его в ответ перевернешь.

Однако, не найдя в тебе амбиций
Стального сотрясателя миров,
Бойца, титана, гения, убийцы, —
Презрительно кидает: «Будь здоров».

Бывало, хочешь дать пинка дворняге —
Но, передумав делать ей бо-бо,
В ее глазах, в их сумеречной влаге,
Читаешь не «спасибо», а «слабо».

Ах, Господи! Как славно было прежде —
Все ловишь на себе какой-то взгляд:
Эпоха на тебя глядит в надежде…
Но ты не волк, а семеро козлят.

Я так хотел, чтоб мир со мной носился, —
А он с другими носится давно.
Так, женщина подспудно ждет насилья,
А ты, дурак, ведешь ее в кино.