Дмитрий Быков - Блаженство (сборник)

На западе звезда. Какая тьма в саду!
Ворчит хозяйский пес, предчувствуя беду.
Хозяин мне кричит: «Вина, козлобородый!
Заснул ты, что ли, там?» – И я ворчу: «Иду».
По статуе ползет последний блик зари.
Привет, грядущий гунн. Что хочешь разори,
Но соблазнять не смей меня своей свободой.
Уйди и даже слов таких не говори.

Война, война.
С воинственным гиканьем пыльные племена
Прыгают в стремена.

На западном фронте без перемен: воюют нацмен
и абориген,
Пришлец и местный, чужой и свой, придонный
и донный слой.
Художник сдал боевой листок: «Запад есть Запад,
Восток – Восток».
На флаге колышется «Бей-спасай» и слышится
«гей»-«банзай».
Солдаты со временем входят в раж: дерясь
по принципу «наш – не наш»,
Родные окопы делят межой по принципу «свой-чужой».

Война, война.
Сторон четыре, и каждая сторона
Кроваво озарена.

На северном фронте без перемен: там амазонка
и супермен.
Крутые бабы палят в грудак всем, кто взглянул не так.
В ночных утехах большой разброс: на женском фронте
цветет лесбос,
В мужских окопах царит содом, дополнен ручным
трудом.
«Все бабы суки!» – орет комдив, на полмгновенья
опередив
Комдившу, в грохоте и пыли визжащую: «Кобели!»

Война, война.
Компания миротворцев окружена
В районе Бородина.

На южном фронте без перемен: войну ведут буржуй
и гамен,
Там сводят счеты – точней, счета, – элита и нищета,
На этом фронте всякий – герой, но перебежчик —
каждый второй,
И дым отслеживать не дает взаимный их переход:
Вчерашний босс оказался бос, вчерашний бомж его
перерос —
Ломает руки информбюро, спецкор бросает перо.

Война, война.
Посмотришь вокруг – кругом уже ни хрена,
А только она одна.

На фронте восточном без перемен: распад и юность,
расцвет и тлен,
Бессильный опыт бьется с толпой молодости тупой.
Дозор старперов поймал бойца – боец приполз
навестить отца:
Сперва с отцом обнялись в слезах, потом подрались
в сердцах.
Меж тем ряды стариков растут: едва двоих приберет
инсульт —
Перебегают три дурака, достигшие сорока.

Война, война.
По левому флангу ко мне крадется жена.
Она вооружена.

Лишь мы с тобою в кольце фронтов лежим в земле, как
пара кротов,
Лежим, и каждый новый фугас землей засыпает нас.
Среди войны возрастов, полов, стальных стволов
и больных голов
Лежим среди чужих оборон со всех четырех сторон.
Мужик и баба, богач и голь, нацмен и Русь, седина
и смоль,
Лежим, которую ночь подряд штампуя новых солдат.
Лежим, враги по всем четырем, никак объятий
не раздерем,
Пока орудий не навели на пядь ничейной земли.

Иногда мне кажется, что я гвоздь,
Из миров погибших незваный гость,
Не из Трои и не с Голгофы,
А простой, из стенки, не обессудь,
Уцелевший после какой-нибудь
Окончательной катастрофы.

В новом мире, где никаких гвоздей,
Где гуляют толпы недолюдей
По руинам, кучам и лужам,
Отойдя от вянущего огня,
Однорукий мальчик берет меня —
И не знает, зачем я нужен.

Иногда я боюсь, что ты микроскоп,
Позабытый между звериных троп
На прогалине неприметной,
Окруженный лесом со всех сторон
Инструмент давно улетевшей вон
Экспедиции межпланетной.

Вся твоя компания – хвощ и злак.
Населенье джунглей не знает, как
Обращаются с микроскопом.
Позабавить думая свой народ,
Одноглазый мальчик тебя берет
И глядит на тебя циклопом.

Мы с тобою пленники смутных лет:
Ни простых, ни сложных предметов нет.
Бурый слой, от оста до веста.
Для моей негнущейся прямоты
И для хитрой тайны, что знаешь ты,
Одинаково нету места.

Хорошо б состариться поскорей,
Чем гадать о празднествах дикарей
По прихлопам их и притопам,
А потом с тоски залезать в кровать
И всю ночь друг друга в нее вбивать,
Забивать, как гвоздь микроскопом.

До чего я люблю это чувство перед рывком:
В голове совершенный ревком,
Ужас ревет ревком,
Сострадания нет ни в ком,
Слова ничего не значат и сбились под языком
В ком.
До чего я люблю эту ненависть, срывающуюся на визг,
Ежедневный набор, повторяющийся,
как запиленный диск,
В одном глазу у меня дракон, в другом василиск,
Вся моя жизнь похожа на проигранный вдрызг
Иск.