Гарик Сукачёв - Внезапный будильник (сборник)

Секс, секс, секс!!!»

Хватит, хватит, хватит, хватит, хватит…

На столе лежит нож с эбонитовой ручкой,

Ты режешь им хлеб, но лучше себя б.

На столе пузырек, в нем твоя валерьянка.

Но я налью в него завтра крысиный яд.

И твои драные трусы с надписью «бобо»

С когда-то красными бантами по бокам,

И мои потные руки, поганые руки

Тянутся к этим поганым трусам.

Хватит, хватит, хватит, хватит!!!

Хватит, хватит, хватит, хватит!!!

Хватит, хватит, хватит, хватит!!!

Хватит, хватит, хватит, хватит!!!

Хватит, хва-хва-хватит! Хватит, хватит, хватит!

Мы познакомились с тобою на танцах,

Там все плясали модный танец «рэйв».

Мы познакомились с тобою на танцах,

Я сказал: «Мне близок Ник Кейв».

Ты сказала: «Это олдово»,

Ты сказала: «Это не в кайф»,

Ты сказала: «Это не клево»

И что это старпёрский драйв.

А я хочу быть твоим сексуальным объектом,

А я хочу быть твоим сексуальным объектом,

Я так хочу быть твоим сексуальным объектом, быть объектом…

Мы сидели с тобою в баре,

Там про что-то кричал Курт Кобейн.

Мы сидели с тобой в дискобаре,

И я сказал: «Мне близок портвейн!»

Ты сказала: «Это олдово».

Ты сказала мне: «Сам его пей!»

Ты сказала: «Это не клево»

И что LSD явно главней.

А я хочу быть твоим сексуальным объектом,

А я хочу быть твоим сексуальным объектом,

Я так хочу быть твоим сексуальным объектом, быть объектом…

Мы встретились с тобою в больнице,

Где у нас принимали мазок.

Мы встретились с тобою в больнице,

Где обнаружен у нас был гонокок.

Ты сказала: «Что скажет мама»,

Ты сказала: «Я хочу умереть»,

А я ответил: «Это – олдово!»

«Дура, б… хватит реветь!»

Я не хочу быть твоим сексуальным объектом,

Я не хочу быть твоим сексуальным объектом,

Я не хочу быть твоим сексуальным объектом, быть объектом…

Таких, брат, ребят не найдешь.

Я искал, но уже не надеюсь.

Он носил платформяк под коричневый клеш

И прическу «Анджела Дэвис».

Свободу Анджеле Дэвис!

От Анджелы Дэвис руки!

Дайте свободу Анджеле Дэвис!

Дайте свободу, суки!

Били его все сразу:

Школа, ментура, до́ма,

Почему ты такой, зараза,

По тебе же, гад, плачет зона.

Ведь ты же ни за грош пропадешь.

В нем была до жизни жадная смелость,

Он носил платформяк под коричневый клеш

И прическу «Анджела Дэвис».

Свободу Анджеле Дэвис!

От Анджелы Дэвис руки!

Дайте свободу Анджеле Дэвис!

Дайте свободу, суки!

Свободу Анджеле Дэвис!

От нашей Анджелы руки!

Дайте свободу нашей Анджеле!

Ну дайте ей свободу, суки!

И гнобили его за то, что вечно молчит,

И за то, что не в меру весел,

И за то, что всегда на гитаре бренчит,

Но не знает хороших песен.

Он был вечный изгой, и всегда нехорош.

Но в нем была эта странная смелость:

Он носил платформяк и коричневый клеш

И прическу «Анджела Дэвис».

Свободу Анджеле Дэвис!

От Анджелы Дэвис руки!

Дайте свободу нашей Анджеле!

Дайте свободу, суки!

Свободу Анджеле Дэвис!

От Анджелы Дэвис руки!

Дайте свободу нашей Анджеле!

Ну дайте ей свободу, суки!

На снегу лежат следы

Словно плеши, словно плеши.

Поперек следов – столбы,

На которых свет повешен,

Он растерзан и раскис,

Полосатый, как тельняшка,

Свет беспомощно обвис

На троллейбусных растяжках.

Только ночь, ночь, ночь…

Только ночь, ночь, ночь…

Только ночь, ночь, ночь…

Только ночь, ночь, ночь…

Я, как будто малый гном,

Еле видный мальчик-с-пальчик,

По дороге в гастроном

Лишь неясно обозначен.

И, не нужен, прохожу,

Словно тень я, словно тень я,

В зеркала окон гляжу,

Не имея отраженья

В эту ночь, ночь, ночь…

В эту ночь, ночь, ночь…

В эту ночь, ночь, ночь…

В эту ночь, ночь, ночь…

Где забытый светофор

Встрепенется ритмом «Reggae»,

Как стрельнут в меня в упор

Злые мысли о побеге,

И сожмет виски в тиски

Боль до умопомраченья,

Я завою от тоски

Без сомненья и стесненья.

А когда отступит страх

На секунду, миг короткий,

Я как взмою на крылах

Над бульваром и высоткой,

И, над Яузой летя,

Звонко свистнув что есть мочи,

Пронесусь дугой шутя

В черной ночи, между прочим.

В эту ночь, ночь, ночь…

В эту ночь, ночь, ночь…

В эту ночь, ночь, ночь…

В эту ночь, ночь, ночь…

Из пятидесяти пяти – тридцать лет отсидки,

Вот кумекай да смекай, в чем твоя лафа.

Но в голенище сапога – набранная финка,

И блатной авторитет жив еще пока.

Но мы ж его учили, мы ж его просили:

«Уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.

У тебя же просто не осталось творческого роста,

И погоришь по мелочи ты, Коля Огонек».

Но Коля с детства строгий, Коля двинул ноги

По центральной площади, где большой вокзал.

И в мужском сортире импортный мобильник,

Просто вынув набраную финку, взял и отобрал.

Но мы ж его просили, мы же говорили:

«Уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.

У тебя же просто никакого творческого роста,

И погоришь по мелочи ты, Коля Огонек».

Не сфартило Коле мобильнуть на волю –

Выперлась с каптерки вдруг бабулька – божий василек.

С шайкою и шваброй и с больной подагрой,

Но бабка смело засвистела в ментовской свисток.

Но мы ж его просили, как мы говорили:

«Уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.

У тебя же просто никакого творческого роста,

И погоришь по мелочи ты, Коля Огонек».

ПМГ, наручники, ноют ноги-рученьки,

АКМ, к башке прижатый, холодит висок.

Понятые-дворники, потерпевший скромненький,

Так сгорел-пропал навеки Коля Огонек.

С ним недолго ботали ментовскими ботами,

И сгорел-пропал навеки Коля Огонек.

Но как мы говорили, как его просили:

«Уходи, уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.

У тебя же просто не осталось творческого роста»,

И погорел на мелочи наш Коля Огонек.

Ветер злой поднял вой,

Это неспроста,

Между небом и землей

Черная весна.

Банды туч первый луч

Рвут со всех сторон.

И как кровью, злым дождем

Истекает он.

Письма в пепел сожжены,

Значит, навсегда

Между мной и тобой

Черная вода.

Больше нет прежних лет,

Нет ночей без сна,

Ведь между мною и тобой

Черная весна.

Льет и льет с неба дождь.

И грязная вода

Размывает нас с тобой

Раз и навсегда.

Письма в пепел сожжены –

Это неспроста.

Ведь между мной и тобой

Черная весна.

Между нами навсегда

Черная весна.

Серенькие ежики маленькие ножики

Будут осторожненько по улицам гулять.