Николай Рубцов - Я тебя целовал…

Затученное,
с прозеленью,
небо,
Во мгле, как декорации, дома,
Асфальт и воздух
пахнут мокрым снегом,
И веет мокрым холодом зима.
Я чувствую себя больным и старым,
И что за дело мне
до разных там
Гуляющих всю ночь по тротуарам
Мне незнакомых девушек и дам!

Вот так же было холодно и сыро,
Сквозил в проулках ветер и рассвет,
Когда она задумчиво спросила:
– Наверное, гордишься, что поэт?
Наивная!
Ей было не представить,
Что не себя, ее хотел прославить,
Что мне для счастья
надо лишь иметь
То, что меня заставило запеть!

И будет вечно веять той зимою,
Как повторяться будет средь зимы
И эта ночь
со слякотью и тьмою,
И горький запах слякоти и тьмы…

Чудный месяц горит над рекою,
Над местами отроческих лет,
И на родине, полной покоя,
Широко разгорается свет…
Этот месяц горит не случайно
На дремотной своей высоте,
Есть какая-то жгучая тайна
В этой русской ночной красоте!
Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Все звенят и звенят бубенцы…

Где осенняя стужа кругом
Вот уж первым ледком прозвенела,
Там любовно над бедным прудом
Драгоценная блещет Венера!

Жил однажды прекрасный поэт,
Да столкнулся с ее красотою, —
И душа, излучавшая свет,
Долго билась с прекрасной звездою.

Но Венеры играющий свет
Засиял при своем приближенье
Так, что бросился в воду поэт
И уплыл за ее отраженьем…

Старый пруд забывает с трудом,
Как боролись прекрасные силы…
Но Венера над бедным прудом
Доведет и меня до могилы!

Ну, так что же! Не все под звездой
Погибают – одни или двое!
Всех, звезда, испытай красотой,
Чтоб узнали, что это такое!..

Где осенняя стужа кругом
Вот уж первым ледком прозвенела,
Там любовно над бедным прудом
Драгоценная блещет Венера!

Жил однажды прекрасный поэт,
Да столкнулся с ее красотою,
И душа, излучавшая свет,
Долго билась с прекрасной звездою.

Но Венеры играющий свет
Так сиял при своем приближенье,
Что звезде покорился поэт
И уплыл за ее отраженьем.

Он уплыл за звездою навек…
Призадумались ивы-старушки,
И о том, как погиб человек,
Горько в сумерках плачут кукушки.

Старый пруд забывает с трудом,
Как боролись прекрасные силы…
Но Венера над бедным прудом
Доведет и меня до могилы!

Столько в небе святой красоты!
Но зачем – не пойму ничего я—
С недоступной своей высоты
Ты, звезда, не даешь мне покоя!

В этой деревне
огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами
нежно украшена
Тихая зимняя ночь!

Светятся, тихие,
светятся, чудные,
Слышится шум полыньи…
Были пути мои
трудные, трудные, —
Где ж вы, печали мои?

Скромная девушка
мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное,
все забывается,
Светлые звезды горят!

Кто мне сказал,
что угрюмо и ветрено
Чахнет покинутый луг?
Кто мне сказал,
что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?!

Ветер всхлипывал, словно дитя,
За углом потемневшего дома.
На широком дворе, шелестя,
По земле разлеталась солома…

Закачалась над омутом ель,
Заскрипели протяжно ворота,
Скоро северным зверем метель
Прибежит с ледяного болота.

Может, будешь кого-нибудь звать,
Только голос твой будет не слышен,
Будут громко всю ночь завывать
Провода над заснеженной крышей…

Мы с тобой не играли в любовь,
Мы не знали такого искусства,
Просто мы у поленницы дров
Целовались от странного чувства.

Как нам было расстаться шутя,
Если так одиноко у дома,
Где лишь плачущий ветер-дитя
Да поленница дров и солома,

И дыхание близкой зимы
Все слышней с ледяного болота…

Высокие березы,
глубокая вода.
Спокойные на них ложатся тени.
Влечет воображенье,
Как рыбу невода,
Старинный возраст призрачных
селений.
И поздний наш костер,
как отблеск детских лет,
Очаровал мое воображенье,
И дремлет на душе
Спокойный дивный свет
И сгинул свет недавнего крушенья.
И эхо над рекой
как голос озорной
Таинственного жителя речного,
Тотчас же повторит,
Как голос озорной,
Об этой ночи сказанное слово!
Да как не говорить,
не думать про нее,
Когда еще в младенческие годы
Навек вошло в дыхание мое
Дыханье этой северной природы?
Так пусть меня влекут,
как рыбу невода,
Виденьем кротким выступив
из тени,
Высокие березы,
глубокая вода
И вещий сон предутренних селений.

Взглянул на кустик —
истину постиг.
Он и цветет, и плодоносит
пышно!
Его питает солнышко,
И слышно,
Как в тишине поит его родник.
А рядом – глянь – худые
деревца,
Сухой листвой покрытая
лужайка,
И не звенит под ними
балалайка,
И не стучат влюбленные
сердца.
Тянулись к солнцу – вот
и обожглись!
Вот и взялась нечаянная мука!
Ну что ж, бывает… Всякому
наука,
Кто дерзко рвется в солнечную
высь…
Табун, скользя, пошел на
водопой.
А я смотрю с влюбленностью
щемящей
На свет зари, за крыши
уходящий
И уводящий вечер за собой.
Потом с куста нарву для
милых уст
Малины крупной, молодой
и сладкой,
И, обнимая девушку украдкой,
Ей расскажу про дивный этот
куст.

Над березовой рощей —
мерцанье.
Над березовой рощей – светло.
Словно всяких забот отрицанье,
За рекою почило село.
Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле.
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле…

Зябко в поле непросохшем.
Не с того ли детский плач
Все настойчивей и горше,
Запоздалый и продрогший
Пролетел над нами грач.

Ты да я, да эта крошка —
Мы одни на весь простор!
А в деревне у окошка
Ждет некормленая кошка
И про наш не знает спор.

Твой каприз отвергнув тонко,
Вижу: гнев тебя берет!
Наконец, как бы котенка,
Своего схватив ребенка,
Ты уносишься вперед.

Ты уносишься… Куда же?
Рай там, что ли? Погляди!
В мокрых вихрях столько блажи,
Столько холода в пейзаже
С темным садом впереди!