Александр Ермаков Зильдукпых - Кремлёвские прачки

Когда у стрельцов были только пищали
И бороды гребнем бояре чесали,
Опричники в тюрьмах неверных пытали
И писари лишь под диктовку писали,
Цари протоколы надёжно хранили,
Тогда манускрипт один распотрошили.
Безнравственный царь, не владеющий тактом,
Сжёг в пламени лист с историческим фактом.
Исчез из истории факт заварушки.
Но память жива, дело помнят старушки
И внучкам спешат рассказать эту повесть.
Читатель, внимай, для тебя это новость!

Давно на Руси в Кремле жили батрачки,
Их все называли – Кремлёвские прачки.
Толкали с бельём грязным женщины тачки.
Планёрка была всегда у водокачки.
У прачечных ванн они спины сгибали,
Бельишко Кремлёвских мужей полоскали,
Ведь взрослые дети частенько грязнились,
Румяных батрачек они не стыдились.
Стирали им прачки трусы и рубашки,
Вино удаляли, мочу и какашки,
И соуса пятна, икры и свинины,
Протёртые штопали сразу штанины.
От грязной воды руки их опухали,
Частенько они от экземы страдали.
И спины у них уже не разгибались.
Здоровые бабы, а как истрепались!
Ругали пиры и царя-забулдыгу:
«Срыгнул за столом на себя – было крику!
А главный опричник обляпался жиром,
Штаны оттянулись под внутренним миром.
Облили шута вчера кислыми щами!
И всё ж умудрялся греметь бубенцами.
На шапку посла кто-то вылил сметану.
Позора и срама на целую ванну!
Здоровье с утра у всех очень плохое.
Расслабилось чуточку племя лихое! —
И снова на тачках белья холмогоры
Батрачки везли на простир под укоры. —
Грязнее свиней эти наши вельможи!
Ой, бабы, на них только ведь и похожи!
Культура-мультура лишь до первой пьянки
И снова в бояр летят хлеб и баранки,
В заморского гостя – крыло куропатки.
И кто– то получит ковшом по сопатке».

Года проходили, ничто не менялось:
Бельишко грязнилось, бельишко стиралось.
И прачки бранились, пиры проклинали,
И в грязных подвалах от мук умирали.
Однажды им деньги в подвалы спустили,
Чеканные деньги отмыть попросили.
Воняли дерьмом, но легко отмывались.
Так добрые женщины вновь постарались.
И бабы роптали: «Чему удивляться?
Мужик – есть мужик, может только бодаться!
Козлиная морда, козлиные нравы,
Он жадный до выпивки, денег и славы.
Ведь их не заставишь стирать себе майки,
Лентяи бегут сразу к Маньке да к Райке.
Заставить бы их стирануть раз кальсоны.
Увы, расплодились кругом фараоны.
А мы, бабы, что? Нам терпеть и молиться.
О, сколько мучениям пакостным длиться?!»

И главная прачка сказала: «Подружки!
Нам надо наверх и попасть на пирушку.
Заморских послов ошарашим визитом
И грязным бельём, и своим колоритом!»
И клич запустили по русской равнине,
И был транспарант даже из мешковины:
«Эй, прачки Руси, надо объединяться!
С мужьями-грязнулями будем сражаться!»
И прачки Руси транспарант прочитали,
В колонну сливаясь, к Кремлю зашагали,
Стиральными досками в небе махали,
В дороге кричали и митинговали:
«Пусть сами стирают свои шаровары,
А мы будем ставить себе самовары!
И пусть после стирки идут на войнушку,
Берут иноземцев усатых на мушку!
И пусть после стирки шпионов штампуют,
Врагов подкупают и просто лютуют!
Вот месячной носки трусы отстирают
И сразу к войне интерес потеряют!»

Был пир на весь мир, когда прачки собрались,
Из тёмных подвалов в палаты поднялись
И мокрым бельём мужиков отхлестали,
Заморским послам колорит показали.
Опричников царских бельём отходили,
Кальсонами многих они задушили,
Бояр бородатых хлестали по морде,
И баб героизм оценили в народе.
Царь ретировался и взвизгнул собачкой,
В окошко взглянул. А под стенами прачки
Короне грозят, транспарант развернули.
Стрельцы заодно с ними, многих нагнули.
И был ультиматум! И царь подчинился,
Со свитой своей он в подвалы спустился.
Три месяца дружно бельишко стирали
И прачек своих во весь дух проклинали.
Затем отпустили царя-бедолагу,
Когда подписал с неохотой бумагу:
«Отныне боярам всем в бочках купаться.
Послам, дипломатам раз в месяц стираться.
Склепать двести тазиков тульским умельцам.
Интимные части мыть тщательно с мыльцем.
Раз в год на Руси отмечать всем день прачки.
Воздвигнуть ей памятник у водокачки.
Опалубку сделать из прочных из досок.
Кремля архитектору сделать набросок.
Пусть прачка верхом на белье восседает.
Зевак к чистоплотности взгляд призывает.
Всем прачкам Руси выходной обозначить,
Кремлёвский паёк и зарплату назначить.
Царь-батюшка должен на прачке жениться
И помощь оказывать, не кипятиться».

Жениться пришлось царю на прачке Глашке.
Утюг на углях подарил ей для глажки.
Он пить перестал медовуху из чаши,
С трудом пересел на бульоны и каши.
Недолго указ царя все соблюдали.
Опять была пьянка, опять все кричали.
Сорвался и царь, осушив кубок водки,
Скорей закусив огурцом и селёдкой.
В хранилище с книгами пьяный поднялся,
Нашёл тот указ. С хрустом лист оторвался.
Затем к своей Глашке он в спальню ввалился,
Над сонной бабёнкой злодей наклонился,
Унял дрожь в коленях, а также икотку
И скомканный лист запихал ей он в глотку.
Красотке он жизнь оборвал удушеньем.
«Ещё не конец» – прошипел с омерзеньем.
Он свечку поднёс и поджёг лист помятый,
И в тень удалился садюга проклятый.
Лишь хохот злорадный растаял во мраке,
Он был уже в зале, где водка и раки.
И главный опричник валялся у трона:
«Я понял, мой царь! Содрогнётся икона!
Ждут пыток и криков мои казематы.
Всё сделаем быстро. Вы будете рады!»

Так бедные прачки в опалу попали.
Их вешали, жгли, руки, ноги ломали.
Опять на пирах царь едой стал бросаться,
Заморским послам в карман опорожняться,
На черепе сыну оставил пять вмятин
За то, что обстиран он был и опрятен.
Так очень давно бедным прачкам досталось.
Сменялись цари, руководство сменялось.
И прачкам, конечно же, стало полегче.
Работницы тыла расправили плечи.
И скоро в цеха к ним комфорт постучался.
Любой документ хорошо отмывался,
Одежда и деньги – любая вещица.
Сияли монархов довольные лица.
Придворные химики изобретали
И прачкам секретные средства давали.
Что хочешь, те средства легко отмывали.
Довольно ладони цари потирали.
Стиральные сделали прачкам машинки.
Включил – завертелись. Глядят из кабинки
В дрожащем вращении разные бланки,
Перчатки с уликами, фрак после пьянки,
Визитки, валюта, платки и сорочки…
На этом, пожалуй, поставлю я точку.