Array Array - Избранное

Художник,
Он верил в свой череп.
Верил.
Ему кричали:
«Нелепо!»
Но падали стены,
Череп,
Оказывается был крепок.
Он думал:за стенами чисто.
Он думал,
Что дальше просто.
…Он спасся от самоубийства
Скверными папиросами.
И начал бродить по сёлам,
По шляхтам,
Жёлтым и длинным:
Он писал для костёлов
Иуду и Магдалину.
И это было искусство.
А после,в дорожной пыли,
Его
Чумаки сивоусые
Как надо похоронили.
Молитвы над ним не читались,
Так забросали глиной.
Но на земле остались
Иуды и Магдалины!

Каждый пред богом наг,
наг,
Жалок, наг
и убог.
В каждой музыке
Бах,
В каждом из нас
Бог.
Ибо вечность — богам
Бренность — удел быков…
Богово станет нам
Сумерками богам.
И надо небом рискнуть,
И, может быть,
невпопад.
Ещё не раз распнут
И скажут потом:
распад.
И мы завоем от ран.
Потом взалкаем даров…
У каждого свой
храм,
Каждому свой
гроб.
Юродствуй,воруй,молись!
Будь одинок,как перст!…
…Словно быкам — хлыст,
Вечен богам
крест.

Рыбы зимой живут.
Рыбы жуют кислород.
Рыбы зимой плывут,
Задевая глазами лед
Туда.
Где глубже.
Где море.
Рыбы.
Рыбы.
Рыбы.
Рыбы плывут зимой.
Рыбы хотят выплыть.
Рыбы плывут без света.
Под солнцем
зимним и зыбким.
Рыбы плывут от смерти
Вечным путем рыбьим.
Рыбы не льют слезы:
Упираясь головой в глыбы,
В холодной воде
Мерзнут
Холодные глаза
Рыбы.
Рыбы всегда
молчаливы,
Ибо они — молчаливы,
Ибо они — безмолвны.
Стихи о рыбах,
как рыба,
Встают поперек горла.

Звёзды ещё не гасли.
Звёзды были на месте,
Когда они просыпались
В курятнике на насесте
И орали гортанно
…Тишина умирала.
Как безмолвие храма
С первым звуком хорала.
Оратаи вставали
И скотину в орала
Запрягали, зевая
Недовольно и сонно.
Это было вначале.
Приближение солнца
Это всё означало,
И оно поднималось
Над полями,
Над горами.
Петухи отправлялись
За жемчужными зёрнами.
Им не нравилось просо.
Им хотелось получше
Петухи зарывались
В навозные кучи.
Но зерно находили,
Но зерно извлекали,
И об этом с насеста
На рассвете кричали:
— Мы нашли его сами.
И очищали сами.
Об удаче сообщаем
В этом сиплом хрипенье
За годами
За веками
Я вижу материю времени,
Открытую петухами.

И вечный бой
Покой нам только снится,
И пусть ничто не потревожит сны:
Седая ночь:
И дремлющие птицы
Качаются от синей тишины.
И вечный бой,
Атаки на рассвете.
И пули, разучившиеся петь,
Кричали нам,
Что есть ещё Бессмертье…
…А мы хотели просто уцелеть.
Простите нас.
Мы до конца кипели
И мир воспринимали,
Как бруствер.
Сердца рвались,
Метались и храпели,
Как лошади, попав под артобстрел.
…Скажите…там…
Чтоб больше не будили.
Пускай ничто не потревожит сны.
…Что из того,
Что мы не победили,
Что из того,
Что не вернулись мы.

Маленькая смерть собаки.
Маленькая смерть птицы.
Нормальные размеры человеческой смерти.

— Там он лежит на склоне.
Ветер повсюду снуёт.
В каждой дубовой кроне
Сотня ворон поёт.
— Где он лежит не слышу.
Листва шуршит на ветру.
Что ты сказал про крышу,
Слов я не разберу.
— В кронах,сказал я, в кронах
Темные птицы кричат.
Слетают с небесных тронов
Сотни его внучат.
— Но разве он был вороной?
Ветер смеётся во тьму.
— Что ты сказал о коронах?
Слов я твоих не пойму.
— Прятал свои усилья
Он в темноте ночной.
Всё ,что сделал — крылья
Птице черной одной.
— Ветер мешает мне, ветер,
Уйми его, Боже, уйми.
Что же он делал на свете,
Если он был с людьми.
— Листьев задумчивых лепет,
А он лежит не дыша.
Видишь облако в небе,
Это его душа.
— Теперь я тебя понимаю:
Ушел, улетел он в ночь.
Теперь он лежит, обнимая
Корни дубовых рощ
— Крышу я делаю, крышу,
Из густой дубовой листвы.
Лежит он озера тише,
Ниже всякой травы.
Его я венчаю мглою,
Корона ему под стать.
— Как ему там под землею?
— Так, что теперь не встать.
Там он лежит с короной,
Там я его забыл.
— Неужто он был вороной?
— Птицей, птицей он был.

не говорят, что надо уезжать.
Да–да. Благодарю. Я собираюсь.
Да–да. Я понимаю. Провожать
Не следует, и я не потеряюсь.
Ах, что вы говорите–дальний путь.
Какой–нибудь ближайший полустанок,
Ах, нет, не беспокойтесь.Как–нибудь.
Я вовсе налегке, без чемоданов.
Да–да. Пора идти. Благодарю.
Да–да. Пора. И каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
Над родиной деревья поднимают.
Всё кончено, не стану возражать.
Ладони бы пожать — и до свиданья.
Я выздоровел. Мне нужно уезжать.
Да–да. Благодарю за расставанье.
Вези меня по родине, такси,
Как–будто бы я адрес забываю,
В умолкшие поля меня неси.
Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.
Как–будто бы я адрес позабыл:
К окошку запотевшему приникну,
И над рекой, которую любил,
Я расплачусь и лодочника кликну.
Всё кончено. Теперь я не спешу.
Езжай назад спокойно, ради бога,
Я в небо погляжу и подышу
Холодным ветром берега другого.
Ну, вот и долгожданный переезд.
Кати назад, не чувствуя печали.
Когда войдёшь на родине в подъезд,
Я к берегу пологому причалю.

Зима, зима, я еду по зиме,
Куда–нибудь по видимой отчизне,
Гони меня, ненастье, по земле,
Хотя бы вспять гони меня по жизни.
Ну, вот Москва и утренний уют
В арбатских переулках парусиных,
И чужаки по–прежнему снуют
В январских освещенных магазинах,
И желтизна разрозненных монет,
И цвет лица криптоновый все чаще,
Гони меня: как новый Ганнимед
Хлебну зимой изгнаннической чаши.
И не пойму, откуда и куда
Я двигаюсь, как много я теряю
Во времени, в дороге повторяя:
Ох , боже мой, какая ерунда.
Ох, боже мой, немногого прошу,
Ох, боже мой, богатый или нищий,
Но с каждым днем я прожитым дышу
Уверенней, и сладостней, и чище.
Мелькай, мелькай по сторонам народ,
Я двигаюсь, и кажется отрадно,
Что, как Улисс, гоню себя вперед,
Но двигаюсь по–прежнему обратно.
Так человека встречного лови
И все тверди в искусственном порыве:
От нынешней до будущей любви
Живи добрей, страдай не прихотливей.