Виталий Белицкий - Отражения отторжений

Моя гранитная плита
Озарится светом тоннеля,
По которому иду полжизни,
Еще половину – бегу.

Дисперсия света.
Шум и смерть.
Интерференция конца.
Я мифическое, космическое легкое,
И я скован. Парабиоз извечный.
Пространство прострации.
Я в больничной койке.
Я сбит.
Я сумасшедший.
В ремнях. Избит.

Тень самого себя,
Лишь. Тень.
Блуждаю в беспамятстве.
Я весь – без памяти.

«Квадратный огонь полз по стене»
И искал рассветного пламени взгляд.
Трудно искать нечто,
Выходя за пределы окна.

И я делаю то же, и падаю
В запах вечной сирени весенней,
В фиолетовые кущи, там,
Где закаты – не лава.
Где рассветы – не мутные,
Пурпурные. А те, что первые —
Алые. Оранжевые.

Квадратный огонь полз по стене.
Прямо к потолку.
Прямой курс на вечность,
Минуя кроватный ворох одеял,
Меня минуя и
Тени в петлях.

Квадратный огонь полз по стене,
Спасая нас всех и
Дух противоречий.
Недвусмысленный,
Как вечер осенний и ветреный.
Не то хлыстом, не то огнем
Бьющий, враждебный. Отеческий?
Возможно.

Квадратный огонь полз по стене,
Быть может, первый,
Но я и не помню иных.
А, значит, последний.

Парабиоз межзвёздный в пространстве
Стар стал, истерт.
Мы сидим с ним на кухне
И глядим в упор:
Один на второго,
Второй на одного.

Вот и загадка,
Кто первый был из нас здесь
И сколько здесь вообще людей.
Кто что сотворил и натворил
За жизнь и
Кто последним все-таки
Уйдёт.

Я через мусор иду и
Стены сжимаются.
Нечем дышать.
Света немного бы.
Тогда я увижу в этом
Шуме и мусоре,
Что все же, по костям иду.
По скелетам в шкафу.

На подлодке стены эти,
А она все ко дну и ко дну.
А я никак не тону.
Ведь огонь не тонет.
Океан не сожрет.
Я либо нечто хорошее,
Либо пустое ничто.

Я так часто смотрел на синее небо,
Что потерял сырую землю из-под ног.

Я так часто задирал свой нос,
Что не чувствую ничего, кроме ветра.

Я так часто залипал на рассветы,
Что разучился ценить закаты и
Вовремя пытаться их застать.

Я так часто и много начинал,
Но ничего еще за четверть века
Не довел до конца.

Я заплываю, забегаю и взлетаю,
Но в середине пути
Я остаюсь в текстуре застрявшим.
Куда бежать, что делать теперь дальше.

Я так часто раздавал всем советы,
Но ни одного не сделал для себя,
Потому что нет хуже чего-то,
Чем чужие советы.

Я так часто называл себя
Для себя же чужим,
Что не мог бы принять и
Собой же выдуманный под рассветное огниво совет.

Я так часто, что рябит в глазах.
Я так много, что тошнит даже родных.
Все остальные как-то растворились
И научились исчезать.

Я так часто остался с собой и
В жизни для себя стал
Себе и другом, и братом, и отцом.
Шизофрения настигает постепенно.
Но я так часто это повторял,
Что впору уж ложится в Кащенко.

Я так часто пишу «я»,
Что даже не хочется и продолжать.
«Но ничего еще за четверть века
Не довел до конца…»

И я готов вечно
Смотреть на эти деревья.
И вечно готов
Прыгать в пустоту.
Ласкать эти кроны
Вечные. Вешние.
Пока не забросит меня
В такую же вечную мглу.

И даже если
Ветер разорвет на мне одежду.
Даже если
Солнце выжжет землю, веру и надежду,
Я вновь обернусь
Господа дланью
Я вновь соберусь
Управлять погодой,
Искать истоптанные
Заросшие тропы странников.
Погибать от стрел
Вместо невинных загнанных ланей.

И я вечно готов
Смотреть в глаза этих крон.
И я вечно готов
Слышать их шелест. Слышать их зов.
Мне бы созерцания вечность
И покоя стакан,
А не терзаний с путь млечный
И пригорсть проблем.

Мне бы рисовать и писать,
Мне бы в небо. Навсегда.
Мне бы, мне бы.
Мне бы минуту с Бродским.
С Есениным час.
Мне бы водки стакан.
И я вечно готов.
И я вечно силен.
Стоек. Робок. Наивен. Строг.
Я поле. Я же в нем стог.
Я здесь и там.
Я тот же самый стакан.

Мне бы куда-то.
Мне бы сюда же,
Но иначе.
Заново.
Побогаче.

Вечно работать.
Прожить, как и все.
Умереть. От болезни или невзгоды.
Превратности судьбы.
О череп кирпича.
Случайности.
Но никто, кроме меня.
Никто не я.
Не управится с этой погодой.
Никто, кроме меня
Не опишет три дерева в дождь лучше,
Чем тот, кто их создал.

Мне бы попроще, как говорят.
Без комплекса бога.
Но если и живут только так,
Живые и настоящие люди,
То предпочту крематорий.
Ведь умирают только боги.