Нина Глинских - В черничном небе

Пусть говорят во мне
Все точки – напоказ…
Узнав, что брода нет в огне,
Смотрю в последний раз.
Туда, где хмурятся холсты
И тёмный штрих суров, —
Уйду в седую даль, а ты —
Всё будешь между слов…

Темно. И скомкано. И прожито…
И перевёрнуто. И перелито.
Так звонко. Брошено.
Разбито…
Оплакано. И пройдено. Забыто.

Наш сон отмечен разным смыслом:
Вот кто-то недвижим и тих,
Иной в бреду видений быстрых
Свой собственный не слышит крик;

Вот кто-то плачет, разумея,
Что нужно бы глаза открыть,
Другой брыкнётся, свирепея
На тех, кто тщится разбудить.

Усталый, в духоте сомлевший,
В постелях скоротав свой век,
На миг спросонья вдруг прозревший,
Уходит в Вечность человек.

Уйду от праздной суеты,
стану и проще, и тише.
Возьму с собой твои цветы,
взберусь мечтать на крышу.

Вот босиком по мостовой
лукавой памяти шагаю.
И, может быть, в ней камень твой
наощупь угадаю.

Как странно,
Ведь не для меня
Все эти оды пишут.

Как страшно,
Ведь не за меня
Помолятся неслышно.

Как просто —
Сердце ни одно
Ко мне не прикоснется.

Как будто всё равно мне…
Светит солнце.

Ловлю признания твои.
Из воздуха. Из ничего.
Дни. Годы. Снова дни.
Когда? Вчера… давно.

Мне слишком близко. Обжигаюсь.
В конвертах мыслей – чувств зола.
Мне мёртво. Я не просыпаюсь.
Вчера живу. Давно жила.

Не стоит рассуждать о смерти,
Ведь Жизнь придумали не Вы.
Писать «Умру» с пометкой «Верьте!»,
До шеи натянув штаны.

Не надо в «грусти» упражняться,
Вообразив себя аскетом,
И, вдруг поймав себя на этом,
Пред бутербродом извиняться.

Старый дом стал чужим…
Золотой циферблат,
Дремлет птица души —
Стрелки пыльные спят.

За окном – день продрог.
Верный друг, тополь мой,
Устоять ты не смог
Под визгливой пилой.

Не играет в листве
Солнце – рыжий петух.
Не прошепчешь ты мне,
Вся печаль – белый пух.

Книги юности – в ряд,
И портрет у стены —
Легкомысленный взгляд
Сумасбродки-Весны.

Старый дом стал чужим.
Это горько. И пусть.
Дремлет птица души —
Я сюда не вернусь?

Сонные минуты дождей,
Стылая вода с потолка —
Кто-то в этот дом для теней
Добирался издалека.

Кто-то мимоходом зашёл
На минуту – чаю попить,
И остался – нехорошо,
Не прожив своё, уходить.

Я уже давно знала, где
Он в дороге подстережёт.
Думала: пройти или нет?
Вдруг меня ещё кто-то ждёт?

Вдруг ты перепутал судьбу?
Видишь свет звезды не своей?
Вдруг забыл, что я тихо жду
У двери в тот дом для теней.

Поэт мне посвятил пять строк.
Я в этой мудрости плутаю.
Там о былом, что поперёк
Извечных истин вырастает.

Поэт умолк – ушёл туда,
Где голоса неразличимы.
А мне оставил лишь года —
Искать тем следствиям причины.

Третий день трепещу – проняло, наконец!
«Безнадёжно глупа!» – прожужжал стихоспец.
Звон лужёных, прожжённых и смирных сердец
Отозвался во мне – проняло, наконец!

***
Я глупа, господа! Без сомнения, так.
Дальше носа взглянуть не надеюсь.
Я не знаю великих бумагомарак,
Я не чту гениальных злодеев.

Я глупа – не стирают ни грозы, ни сны
Зарифмованного макияжа,
Я – любовница той сумасбродки-весны,
Что прекраснее нету и гаже.

Я глупа – и ни слова, ни строчки святой
Не пролью для тщеславной услады.
Я глупа – пролетаю над бренной землёй,
Где мудрец задохнулся от смрада.

Я глупа – я не чую момента, когда
Нужно пасть пред царьком на колени.
Я глупа – беззастенчива и молода,
И купаюсь в томительной лени.

Мой одинокий душеед!
Ты возвращаешься ночами,
Выплакивая новый бред
Бездумными стихами.

Мой искроокий душегрыз!
Хромая ритмами слащаво,
Ты бьёшь дождями о карниз,
Ловя минуты славы.

Мой вихрекрылый душепад!
Ты удивляешься некстати,
Кроя из скучных снов-заплат
Цветастые дни-платья.

Мой безрассудный душегром!
Резвясь, оставишь в дебрях Сада,
На древе жизни – топором:
«Сюда ходить не надо!»