Сусанна Алтуфьева - Литературный журнал «Белый апельсин». Выпуск №1, Сентябрь 2022

– Сейчас ты всё поймёшь, мой друг.

И ядерная ракета, прочертив в небе длинный след, обрушилась на город, превращая всё сущее в пепел…

Жить – это уникальный шанс.

– … И почему же я не могу выйти?

– Вы нарушаете закон!

Больше всего я не люблю, когда по утрам дом наполняется криками, но так повелось – и я всё ещё не привык. Последнее время слишком часто первые лучи солнца опережаются первыми свирепыми возгласами.

– Да? И какой же такой закон?

Я вышел посмотреть на сегодняшних нарушителей моего равновесия и воров моего прекрасного уютного сна: оказывается, они опять идентичны предыдущим: такие же смешные шапочки на всё лицо, странные белые мешки вместо одежды. Что им нужно, чего они требуют столь назойливо, даже агрессивно?

Послышался топот – мой друг тоже проснулся; его близость я ощутил по раздавшемуся зловонному душку, вечно его сопровождавшего, несмываемого даже самыми изысканными шампунями. Он уселся рядом, уставившись на пришедших. Те, в свою очередь, тоже ощутили этот отвратительный аромат, переключив своё внимание на нас.

– Паспорта на них, пожалуйста, – сказала одна из.., вытаскивая из мешка на своём теле квадратный предмет и тыкая им в нас. Мой друг, горло которого сразу же задрожало в выражении непримиримой злобы, выдвинулся, закрывая меня своим большим и могучим телом.

– Крайне прошу покинуть мой дом, иначе я буду вынужден вызвать полицию!

– Вызывайте, и, если окажется, что у них нет документов, на вас будет ещё одно нарушение.

– Вам самим не стыдно за себя? Думаете, это останется безнаказанным? Я не знал, о чём они говорят, но, по совпадению с тем, как человек начал двигать своей чёрной штучкой, мне вдруг сильно захотелось броситься на неё и съесть, однако я смиренно выжидал, когда человек освободится и сервирует мне отвратительные сухие комочки.

Но вот, из угла донёсся знакомый плач – так я определял для себя этот ни на что не похожий, одновременно приятный и неприятный звук, – и я бросился к нему. Я любил этого человека, хоть и приходил он слишком редко и ничего мне не приносил, любил его и никогда не забывал.

Сегодня он выглядел иначе: весь сияющий так ярко, что я не мог смотреть на него пристально, и я опустил голову. Тогда он склонился и взял меня, как мать, которую я не помню, но помню её запах и тепло, он взял и поднял меня. Я остолбенел, конечности мои не двигались, но мне было невероятно спокойно, и я забыл обо всём, меня укачивало на волнах блаженства – я оказался нигде и везде. Я спросил его неведомое мне, не произнося ни слова:

– Как теперь?

Он долго молчал, обжигающе гладил меня по голове и спине; еле слышимые звуки возни доносились до моих ушей, но мне не было до них никакого дела. Был только я и всё бывшее, настоящее и будущее, всё знакомое и неизвестное, теперь я знал это. Что за слова я произношу, что за картины наблюдаю? Вот запах – это запах предательства, крови, пороха; вот крик – это крик матери, революции, убиенного скитальца; туманом окутанный лесной город скорбил о проигранном, блуждающие по нему бестелесные сущности всё ещё пытались вступить в схватку, но ауры их рассыпались, оседая гнилью на быстро увядающих растениях.

– Кончился… – пробасил еле передвигающий лапы тощий бурый медведь, – кончился наш век.

Он упал на чахлую траву рядом с мучающимся облысевшим оленем и завыл, но быстро вой его утих, и дух покинул его медвежье тело. Чёрный лес загудел, и на макушки вялых деревцев и ёлок упал едкий смог; они взглянули вдаль и увидели две округлые серые башни, густо выдыхающие тёмно-серый дым и глядевшие на них без сожаления, словно не замечали страданий и уныния.

Спрятавшаяся в запутавшихся ветках орлица накрыла гнездо с голодным кричащими птенцами некогда могучими крылами, в которых теперь зияли проплешины; смог приближался, делая чёрный лес непроглядным и понурым, ввергая оставшееся ещё полуживое в суету.

Один из птенцов захрипел, выпучив заплывшие глаза на пушистой голове, и жадно пытался вдохнуть чистого воздуха.

Пущий гудёж поднялся в лесу – и само существо леса стало внимать этим крикам, стало просить помощи неведомо у кого. Лес выл и стенал, в круглые башни только хохотали и дымили.

– Я здесь! – отозвался писклявый голос. Я огляделся в поисках его обладателя и заметил яркое красное пятно в лесной мгле; оно шибко ускользнуло из виду.

– Попробуй, найди меня! – засмеялся он, и я, заслышав топот маленьких ножек, бросился за ним.

Не помню, сколько блуждал среди спутавшихся веток, гниющих зверей и режущего глаза смога, но, когда ноги мои уже почти не шевелились, я ощутил невыносимый запах гари, почувствовал испепеляющий жар на коже, тут же покрывшейся волдырями, и свирепо пополз прочь, хоть куда – лишь бы уйти из этого ада.

Обгорелые ветви рассыпались передо мной, и лес вдруг исчез, оставляя лишь покрытую пеплом и конфетти, выжженную землю, над которой возвышались две круглые дымящиеся башни, а вокруг них по рваной траектории, напоминающей звезду или нечто подобное, двигались знакомые мне фигуры: красные шорты и белые, большие чёрные уши…

Вдруг земля задрожала, и башни начали рушиться одна за другой…

– Фонограмма!

В зале загрохотала электронная музыка; сцена осветилась тысячью вспышек, и среди них, меж двух колонн с переливающимися золотом шарами на них, возникли танцоры, двигающиеся синхронно в бит, настолько идеально, насколько даже самые сверхсовременные роботы двигаться не смогли бы. На экране в виде перевёрнутого треугольника на мгновение показался гигантский глаз, сменившийся ползающими змеями.

Затем на сцене появилась она – пластиковая муза поколения, сейчас одетая в невзрачную одежду для репетиций, с комом непонятного сена на голове и недовольным лицом, которое без макияжа даже не было её лицом. Она начала нехотя двигаться, отрабатывая давно заученные движения.

– Господину не нравится, как ты себя ведёшь последнее время, – сказал менеджер, небольшая пухлая женщина в неопределённом возрасте, после того, как Лин закончила репетицию и спустилась обратно в гримёрку.

– Он может засунуть своё мнение себе в жопу, – прошептала Лин, падая на мягкое кресло и прикрывая глаза. Вокруг неё тут же возникла орава стилистов, визажистов и других теней, возложивших свои души на пьедестал даже не самой Лин, но того неизвестного, заставляющего всех принимать очередное собственное решение. В какой-то степени и Лин, и её коллеги по сцене тоже были точно такими же тенями, спрятанными в прекрасную, недостижимую простым смертным оболочку.

– Ван Лин! – прикрикнул менеджер, подходя к ней некомфортно близко. – Господин продюсер будет присутствовать на концерте. Мы должны ему ещё…