Роберт Бернс - Любовная лирика

Томсон не всегда был проницательным издателем: например, он решил изменить мотив одной из песен Бёрнса, не зная, что ее уже поет половина Эдинбурга. Бёрнс уже был готов уступить издателю, но сам Томсон вовремя одумался, что на него рассердятся его же верные читатели. Но создавая вместе с Бёрнсом новые аранжировки, выстраивая востребованные читателями сюжеты, думая о том, где сделать песню еще эмоциональнее, они вносили вклад в создание стандарта литературной баллады.

Вершиной профессионализма великого поэта часто становится создание своей строфы: мы знаем «алкееву строфу» и «сапфическую строфу», дантовские терцины и петрарковский сонет, «онегинскую строфу» и «ахматовскую строфу». Не обязательно этот поэт был первым, кто писал таким размером, – понятно, что у любой строфы есть фольклорные или литературные истоки и много сонетов было и до Петрарки. Но создать свою строфу – это показать свою универсальность, умение писать на все темы, брать любой материал и превращать его в поэтический, это как для художника придумать свой способ нанесения красок на холст или хотя бы свой пигмент или для композитора – свою ритмическую систему или по крайней мере новый музыкальный инструмент. Если поэт создал свою строфу, значит, он не ограничен готовыми темами и мотивами, но властвует над поэтическим словом как таковым. Такую строфу создал и Роберт Бёрнс, и у нас в России ей писал Пушкин, у которого в библиотеке стоял двухтомник 1793 года. Вот пример бёрнсовской строфы у Пушкина:

Основное повествование и припев не разделены, а слиты вместе, – у Пушкина мы узнаем о свойствах эха, никогда не встречая само эхо, а только повторенные знакомые звуки. Этот парадокс, что мы можем знать свойства предмета, не зная самого предмета, был немыслим для классической философии, хотя привычен нам – мы же знаем свойства тех химических элементов, которые еще не открыты, в соответствии с закономерностями периодической таблицы. Для Аристотеля субстанция всегда первична, но для романтической мысли это уже не так.

Та к и в поэзии Бёрнса, пожалуй, самый частый мотив, что мы знаем и жизнь нашего ума только по проявлениям в мысли, и наши чувства только по их любимым предметам, и наше существование только по разрозненным событиям, но при этом мы знаем, сколь стремительна мысль, сколь необоримо чувство, сколь трепетно и неповторимо наше существование. Основной вопрос романтизма о невыразимом и неповторимом , как мы можем говорить о неповторимости личности или нации, когда вдруг кто-то возьмет и нас повторит (на этом основаны все романтические страхи, боязнь тени или доппельгангера, получившего самостоятельное существование и способного потому нас уничтожить), у Бёрнса был решен сразу и без всяких страхов. Неповторимое и невыразимое принадлежит не историческому порядку существования, а фактичности тому, что мы уже с ним встретились и уже вполне это пережили и поэтому подделать неповторимое невозможно, как невозможно вернуться в детство или поставить влюбленность на поток.

Умер поэт 21 июля 1796 года. Сначала над его могилой был скромный камень, но в 1817 г. был построен мавзолей с колоннами и куполом, где в 1834 г. нашла вечный покой и его вдова. В настоящее время в Шотландии числится девятьсот прямых потомков поэта. Конечно, вспоминая Бёрнса, в Шотландии вспоминают разное. Одни – что он горячо приветствовал Французскую революцию, ожидая, когда все народы объединятся в единое мировое братство, и не разочаровался в ней, даже узнав о терроре, – для него ошибки французов на то и были, чтобы их не повторили прочие народы. Другие – что он воспел множество примет шотландской жизни, включая крепкий виски, и, по сути дела, создал все национальные бренды как таковые. Третьи – что он был настоящим патриотом Шотландии и просвещенным вольнодумцем, создавшим историческую память, например, напомнившим, что шотландские солдаты поддерживали французское войско Жанны д’Арк и тем самым всегда были за свободу и за самостоятельность женщин. Четвертые – что обличая протестантское духовенство и разделяя ценности Просвещения, он исповедовал глубинное, сердечное христианство, так важное и для многих почитателей Бёрнса, таких, как Василий Андреевич Жуковский или Тарас Шевченко. Пятые – трудно сказать, что вспомнят пятые, слишком много тем вызывает в памяти великий шотландец. В Шотландии просто празднуют день рождения поэта с пирогом и многочасовым пением.

Одно можно сказать – история русского Бёрнса продолжается. Для нас Бёрнс – это ясная нота поэзии Пушкина и Жуковского, это попытки Лермонтова и Некрасова переводить поэта, это огромный труд С. Я. Маршака по воссозданию самих настроений Бёрнса в русском стихе. Конечно, Бёрнс в России – это не просто поэт, открывающий нам Шотландию и ее культуру, хотя русский Бёрнс был признан шотландцами – в 1959 г. Маршак был избран почетным председателем Федерации Бёрнса. Роберт Бёрнс – поэт, показывающий, где живет поэзия, что она не живет там, где суета, где односторонний эстетизм, где верность традициям любой ценой. Но она живет там, где есть бескорыстие, где есть умение увлекаться, но так, чтобы разум впервые заработал строго и ясно, где есть умение сказать музыкой самые важные вещи в жизни. Бёрнс – это, как ни странно, авангардист, иначе говоря, поэт, умеющий и в экспромте быть предельно серьезным, и подолгу работать над ритмами и напевами, которые зазвучат так, как будто появились прямо сейчас.