Дмитрий Осин - Серебро реки

ВЕТЕР

Быстрее, ветер мчись быстрее

В макушках молчаливых елей!

Пусть шепотом наполнят лес

В волнении огромные их ветви.

И запоют стареющие ели —

Пусть говорит он весь.

Быстрее, ветер мчись быстрее

В макушках молчаливых елей!

Среди осин, желтеющих берез,

В девичьей копне волос,

В полях бескрайних золотых

Среди домов ты мчись один.

Я буду ждать тебя в тени

Ракит, на берегу реки.

Я ПОМНЮ БУХТУ

Я помню бухту, словно сон.

Шум моря, тихий, безмятежный,

И изумруд закатных крон,

И бархат кожи вашей нежной.

Я помню бухту, словно сон.

Алеющий закат в долине.

Я помню вас, и тот балкон,

И платья цвет зелено-синий,

Как бриг, качаясь на волнах,

Горел в лучах звезды последних.

Я помню это, словно в снах,

В словах и вздохах ваших редких…

Я помню бухту, словно сон.

Шум моря, тихий, безмятежный,

И изумруд закатных крон,

И бархат кожи вашей нежной.

ИДУ…

За вами легкими шагами

В овраги осени, в листву,

Золотую, ржавую местами,

Природы видя наготу.

Ее очей бездонных мир,

Ее одежд чудесных цвет,

Души ее белесый свет,

Ее свобод извечный пир.

Я мимо прохожу. К забору.

К трубам медным с позолотой

И меж бетона встану ровно.

Рукой дрожащей и голодной

Руки я бронзовой коснусь.

Истории фаланг богатой,

Ей в пояс верно поклонюсь.

Повсюду – люди-великаны.

И я средь них бегу, верчусь.

К забору, к трубам с позолотой,

Где я рукой дрожащей сонной,

Руки я бронзовой касаясь,

Ей в пояс после верно кланясь,

Бегу оттуда. Я бегу.

И верю: скоро упаду…

В овраги осени, в листву,

Золотую, ржавую местами,

Природы видя наготу,

За вами легкими шагами

Иду…

БЕГУ Я ВОН

Устало вечер прячет плечи

В тени деревьев-близнецов.

Я слышу шепот шум и скрежет

Туманных улиц-островов.

Я слышу колокола звон.

Я вижу стены и заборы.

Я обращаюсь вспять, бегу я вон,

В поля бескрайних мыслей своды.

В поля, где рожь бежит волнами,

Бесшумным морем на ветру,

Где птиц свободных легких стаи —

Туда я сызнова бегу.

От серости домов, их грязи,

От мнений и судов двуликих,

От совершений столь великих,

Что делают цари и князи.

Я не вскормлю, я буду жаден

До черных слов и черных мыслей.

Пусть слаб я в голоде, но ясен

Мой ум, что зреет плодом кислым.

***

А я пытался.

А я старался.

Ломались вы. А я держался.

Я верил в вас.

Я верил в нас.

Но вера бред. И снова пас.

Туше! И пробил час.

Здесь все горит!

Последний шанс!

Увы. Но нету вас.

Увы. Но нет и нас.

Актеры бьются! Кровь и крики!

У них есть шпаги и рапиры!

А вы пьяны.

И мы пьяны.

И дни, увы, уж сочтены.

Но мы кричим!

И вы кричите!

Любовь! И вера!

Но вы разбиты!

А я пытался.

А я старался.

Сломались вы. Я не сдержался.

И НАСПЕХ

И наспех опустилась ночь

На синеву тверских полей.

И прогоняет тихо… прочь

С озер двух белых лебедей.

Им наспех опустилась ночь

На черноту тверских лесов.

Лишь стаи вой худых волков

Жизнь темноты испить не прочь.

Лишь им по нраву право диких

Свободным в талый март идти.

Им наспех светом синим…

Их стае сытыми цвести.

Я ПРИХОДИЛ К ТЕБЕ ВЧЕРА

Я приходил к тебе вчера.

С тобой мы долго говорили,

Вино и чай мы долго пили.

Мы так сидели до утра.

Как солнце встало, я ушел

Чуть пьяный, с ясными глазами.

Чуть трезв, но легкими ногами

К тебе я от тебя дорогой шел.

Я приходил к тебе вчера.

Вино и чай мы долго пили,

С тобой мы долго говорили.

Мы так сидели до утра.

Мы говорили о сирени.

Мы говорили о весне.

Под лунным светом, в серебре

В глаза друг другу мы смотрели.

Ты говорила мне остаться

И почаще приходить,

Вино и чай с тобою пить,

С тобою вместе просыпаться.

Но солнце встало, я ушел

Чуть пьяный, мысля о сирени.

К тебе я от тебя дорогой шел

Сквозь фонари, что золотом горели.

***

Истошно давится судьба

Своей уродливой работой,

Кряхтит старуха, ей бы сна

И перестать идти дорогой.

В нее летят слова камнями,

И спотыкается в изъянах ям,

Ее уже давно продали

На службу вечным мудакам.

Она ревет так тихо и так скромно,

Ей тяжело тащить свой крест

И вдоль обочины небрежно, осторожно

В слезах и в поиске пустынных мест.

Бредет, молчит она, уж бредит

Своим чудесным старым сном,

Там, где она по полю едет

И упивается вином.

С БЕРЕГА

С берега да с морских седин

Ветром принесет холодным

Грусть далеких, одиноких льдин,

Да голосом как будто мертвым.

Остроконечных елей хор,

Темнеющих в долине лесом,

Затянет песню с шумом крон,

Ту долгую, лишь им известную…

Да издали по небу вереницей,

Лазурь небес собой черня,

Огромной и ленивой птицей

Венчав начало октября.

Тяжелые, дождливые ползут

В мою долину тучи, полные

Воды, и бриз пронзает грудь.

Да чайки все орут, голодные.

НА ИХ КОСТЯХ

Наверное, я тех добился бы успехов

На поприщах разных, если бы во мне

Горела искра всех тварей любезных,

Светилась, и жгла, и меркла в вине.

И если бы сердце билось их ритмом,

Любовь их срывалась с уст серебром,

Я бы давно владел бы всем миром

И превратил бы реки в говно.

Я бы надежду их нес на руках

До первой же ямы, вырытой ими,

И клал друг на друга с пулей в висках,

Я бы не брезгал даже седыми.

И вот когда мир очищу от зла,

Когда соберу их слезы я в банки,

Когда оботру сок на губах,

Сам я себе выстрою замки

На их безупречно никчемных костях.

ТОГДА, КОГДА ЕЩЕ ЕСТЬ ВРЕМЯ

Тогда, когда еще есть время,

Забот паршивых, тяжких бремя

На плечи не легло и стремя

Расслаблено, оно ведь ждет.

Толи как бремя упадет?

Толи меня легко прощая,

Моим словам сырым внимая

О беззаконности труда,

И о карьере, и о деньгах,

О пустоте забот, о летах,

Нами потерянных во снах,

Желаньях царских и убогих,

О днях бездушных, серых, долгих,

В которых мы себя терзали,

На части яростно мы рвали

Гнилые души сгнивших тел.

И соловей уже не пел.

Уже поблекли краски жизни,

И опустели наши мысли,

И зашагали на расстрел

Ровным строем,

Сопя под нос.

Ведь, пробегая жизни кросс,

Не убежали мы от стен.

Мы не взрастили сад цветущий,

Мы гения в себе убили,

И смерть мы ту с тобой запили

Водой, на привкус жгучей,

Что обжигала языки,

Но только в первые разы,

Когда на траву падал я.

И разгоралась докрасна

В глазах июньская заря.

Тогда, когда уже нет время,

Забот паршивых, тяжких бремя

Легло на плечи, вздернув стремя,