Шуламита Чепела - О, если я забуду тебя, Иерусалим

(Пс. 137 (1) У рек Вавилона, там сидели мы и плакали, вспоминая Сион1. (2) На ивах, посреди него, повесили мы наши арфы. (3) Ибо там пленившие нас требовали от нас песнопений, а издевавшиеся над нами – веселья: «Спойте нам из песен Сиона!». (4) Как нам петь песнь Б-га на земле чужой? (5) Если забуду тебя, о Иерусалим, – да онемеет десница моя! (6) Да прилипнет язык мой к нёбу, если не буду помнить тебя, если не вознесу Иерусалим во главу веселья моего!)

На реках незнакомых в далеком Вавилоне

Сидели мы и плакали, тоскуя о Сионе.

На вербах Вавилонских развесили тимпаны.

Святых песней Сионских не петь перед врагами.

Как песню петь Господню среди земли чужой?

Веселие бесплодно – далеко город мой.

О, если я забуду тебя, Иерусалим,

Пусть языка лишусь я, пусть стану я немым,

И во главе веселья, своей мечтой томим,

Я вечно буду ставить тебя, Иерусалим!

На берегах знакомых, засыпанных снегами,

Мы о забытом доме не плачем вечерами.

И арфы, и тимпаны на вербах не висят,

Уже привычной стала враждебная земля,

Мы песнь поем Господню в знакомом Вавилоне,

И только звуки арфы тоскуют о Сионе.

Но, если я забуду тебя, Иерусалим,

Пусть языка лишусь я, пусть стану я немым,

И во главе веселья, своей мечтой томим,

Я вечно буду ставить тебя, Иерусалим!

(Балбесами, «Балабесим» – называли в средние века евреев, которые вместо изучения Торы занимались торговлей или науками)

Еврейские балбесы – на что же вы годны,

Великого Израиля заблудшие сыны?

Забросившие слово, закон и мудрецов,

Забывшие основы религии отцов,

Эйнштейны и Спинозы, зачем же вы нужны,

Завистливые слезы сынов любой страны.

Забывшие когда-то галаху и талмуд –

Они не знают страха, их не смущает труд.

Они в любой науке победам не чужды,

В свои забрали руки правления бразды.

Чтоб плыли пароходы, ветвился интернет,

Чтоб прочие народы на все нашли ответ,

Чтоб не стоял на месте изменчивый прогресс,

Чтоб люди не теряли к евреям интерес!

Серьезный господин, еврей,

С большим научным томом,

Что написал за много дней,

Сидел однажды дома.

Из школы прибежал сынок,

И говорит, сияя -

«Я на вопрос ответить смог,

Я очень много знаю,

Спросил учитель про богов –

Кто знает что про это.

И я ответить был готов,

Нет от меня секрета.

Я в умной книге прочитал

Про всех богов на свете,

И я один про это знал,

А все молчали дети!»

Встал с места своего еврей,

Пришел к двери открытой,

Он осмотрел подъезд скорей,

Сурово и сердито.

Сказал серьезный господин,

Захлопывая двери -

«Сынок, запомни – Бог один!

И мы в него не верим…»

Пришли мне Израильского лета кусочек –

Я где-нибудь тайный найду уголочек,

И там я открою посылочку эту,

И выпущу капли зари и рассвета,

Цветок из Кармеля, и просто травинку,

Прозрачную каплю- ночную росинку,

И баночку солнца, и камень Святыни,

И несколько тонких песчинок пустыни,

Коробочку неба лазурного цвета…

Пришли мне кусочек Израильского лета!

Мы не пришиваем звезды к рукавам.

Не живем в кварталах, забранных стеною.

Мы не ждем в затылок пули по ночам,

Нежно сберегаемы мудрою страною.…

Только в спину сосед шипит,

Что еще не пришла пора,

Что пока погуляет жид,

А как свистнут, тогда – Ура!!!

И тогда Россию спасем

Только скажут нам – бей жидов,

И тогда уж будет погром,

А сейчас пока – будь готов!

А пока – случайный кулак

Мимоходом летит в лицо,

Заживет, конечно, синяк,

И – привыкнешь, в конце концов…

Мы страну чужую, как свою лелеем,

С трепетной любовью, с нежностью к словам.

Мы не ждем удара.

Мы не ждать умеем!

Мы не пришиваем звезды к рукавам…

В тот день моего сынишку,

Мальчишечку чернобрового

Поймали на улице парни,

Бандиты бритоголовые.

Швырнули его на землю

И били его ногами,

Топтали его безжалостно

Тяжелыми сапогами,

Крича, что уполномочены

Российским святым народом

В лице его разобраться

С проклятым еврейским родом.

Он чудом живым остался

За пару минут до смерти.

И видела вся деревня,

И мимо прошла, поверьте.

Бандитов бритоголовых

Закон призывал к ответу.

Деревня о них грустила,

Ругала меня за это.

Что бедным невинным мальчикам

Я юную жизнь поломала,

Проклятой еврейской матерью

Деревня меня называла…

Явилось ко мне это слово.

От деда, погибшего в пламени

Сталинских лагерей, и

Или от духа,

От голоса Бога живого –

Избитое и растоптанное,

Странное слово – еврей.

Чтобы жили потомки

Без страха и слез от волненья

Порожденного цепью

Антисемитских уз,

Наши прадеды в землю

Закапывали свое иудейство –

А теперь тот поляк,

Этот русский, а этот француз.

Как рыдали они,

Расставаясь с единственным Богом,

Ради призрачной жизни

Предав завещанье отцов,

И шагали – НИКТО,

По растоптанным жизни дорогам,

Позабывшие Тору, закон, и наследье

Пророческих слов.

Мы – потомки НИКТО.

Полукровками вечными жили.

Непонятные люди,

С непонятной, ничейной судьбой.

Но у дочки моей,

Русской дочки с глазами Рахили,

Есть мечта –

Возвратиться навеки к Сиону, домой.

Этот дом нас не ждет.

Столько дел,

И ему мы чужие.

Мы и здесь не нужны.

Вечно ищем туманную цель.

Мы приходим к тебе.

Все молитвы и слезы ночные

Мы приносим сегодня тебе.

Отзовись, Исраэль!

Давно в Руси Великой жили

Мой русский дед, мой дед еврей.

Страну великую любили,

Друзьями были – не разлей.

О светлом будущем мечтали,

И, новым веяньям верны,

Потомков браком сочетали,

Презрев законы старины.

Так родился в Руси Мятежной

Дворян потомок и жидов,

Мальчишка ласковый и нежный,

Отрада дедушкиных снов.

Но пыльный ветер революций

В Руси бунтующей шумел.

Взметнулись вихри контрибуций,

Погромов, взрывов, темных дел.

Пришлось ответить – все едино

Перед толпою подлецов

Кому за деда – дворянина,

Кому за предков, за жидов.

И до него дошли однажды,

За все ответил он один –

Веселый, добрый и отважный

Поэт, еврей и дворянин…

Но всё – ж живет в Руси безликой

Полуеврейская семья,

И помнят о расправе дикой,

И учат внуков сыновья.