Дмитрий Семишев - По ту сторону снов. Сборник

– Как ты думаешь, как там наши?

– Думаю, их не бросят. Помогут, укроют, спасут, в конце концов.

– Где укроют? Насколько я знаю, ни одного толком действующего убежища у нас нет. Какие и были – давно заброшены или коммерсам под склады сданы.

– Ну, метро же есть. Опять же госрезерв. Стратегический запас. На сколько-то да хватит.

– Не знаю, – отстраненно произнес Антон, – Петь, а с нами как же?

– Повисите, говорят, пока. Снимем, как только сможем.

– И когда они, черт возьми, смогут? А если и вовсе не смогут? Сколько мы тут продержимся?

Петр нахмурился, потом заглянул в бортовые документы, сказал задумчиво:

– С учетом того, что последний «Прогресс» был пять месяцев назад, а следующий, тот, что должен был прибыть, теперь уже прибудет вряд ли… Думаю, на месяц – полтора у нас запасов хватит. Это по кислороду. По питанию… Если экономить, то месяца на два – два с половиной. По воде… тут сложнее.

– Воздуха точно хватит на месяц?

– Если система регенерации не подведет, да шашки кислородные не сгорят – должно хватить.

– А утечка?

– С утечкой сложнее. Мы с тобой даже не знаем, будет ли она прогрессировать. При нынешних потерях… Да нет, на месяц должно хватить в любом случае.

– А потом?

– Потом… Тяжелый вопрос. Думаешь, так надолго это все? Может, одумаются, успокоятся? Ну, не враги же они собственным народам. Политики я имею в виду. Да и военное руководство. Ну, должны же они понимать допустимые пределы! Не до полного же истребления!

– Знаешь, при уровне летальности современного оружия, могут и не заметить, как черту эту проскочат!

– Да нет, не думаю… – медленно произнес Петр.

– Стоп! Глянь-ка! Нет, ты только глянь!!! Что за четровщина?! – перебил его Антон, уставившись в иллюминатор. Петр тоже посмотрел на Землю. Обоих космонавтов охватил неподдельный ужас: планета уже не была голубой. По ней ползли мрачные серо-коричневые тучи, постепенно затягивая всю поверхность. То тут, то там сквозь этот мрак сверкали ярчайшие короткие вспышки, после которых начинались вихри, несущие еще больше черноты, мрака и скверны. Европу и значительную часть России уже совсем нельзя было разглядеть. Еще одним источником этого страшного мрака стала Северная Америка. Чернота и грязно-бурая серость расползалась по всей атмосфере, все больше и больше закрывая собой Землю.

Вот уже и Южная Америка начала покрываться этим кошмарным мраком, еще немного, и исчезнет в темноте Австралия. Космонавты не могли оторвать глаз от разворачивающегося на их глазах апокалипсиса. Это было страшно, невероятно страшно и завораживающе одновременно. Гибель планеты. Кто и когда еще увидит такое? Но лучше бы и не видеть, тем более что гибнет твоя, родная планета. Земля гибнет! А значит, и все живущие на ней! Как, какими словами можно передать этот ужас, это горе и это отчаяние двух людей, случайно, невольно оказавшихся свидетелями этой драмы, находясь при этом в стороне от гибнущего мира. Их мира.

Слов не было. Чувств не было. Ничего не было, кроме ужаса и отчаяния.

Прошли сутки. Потом вторые и третьи. Не было ни связи с ЦУПом, ни информации о происходящем там, на Земле, ни визуально воспринимаемой картины. Земля стала одноцветной, мрачной, грязно-серой с небольшими вкраплениями темно коричневых пятен. Как будто засохшие, заскорузлые капельки крови на мутно-грязном теле мертвой планеты.

Все эти дни они молчали. Ни слова не было произнесено. Шок, ступор, какое-то окаменение напало на них. К исходу четвертых суток Антон мрачно произнес:

– Как думаешь, выжил кто-нибудь?

– Надеюсь, что да. Хоть кто-то да должен был выжить! Впрочем, если эта ядерная зима затянется, то им, выжившим, не долго осталось…

– А нам?

– Не знаю. Если в ближайшее время не будет связи, думаю, и нам…

И снова молчание. Долгое, тягостное, почти безысходное. Но все-таки где-то, глубоко-глубоко в душе каждого из них таилась крохотная надежда.

Спустя неделю Антон не выдержал:

– Черт, черт, черт! – заорал он вдруг во весь голос, – черт! Ты как хочешь, а я больше не могу! Предлагаю перейти в корабль и вернуться на Землю! Ты готов?

– Не дури, – мрачно отозвался Петр, – во-первых, без контроля посадки мы сядем неизвестно где. Во-вторых, после стольких месяцев на орбите, мы даже ходить на Земле сами не сможем, ты же знаешь, в третьих…

– Да и хрен с ним! – взорвался Антон, – мы и тут сдохнем! Так уж лучше на Земле. Зато хотя бы увидим – выжил кто-нибудь или нет! Хотя бы знать будем!

– В третьих, – все также тихо, но твердо, тщательно проговаривая каждое слово, продолжил Петр, – у нас приказ. Ты забыл? Нам приказано оставаться здесь. Точка.

– А как же там наши? Как Ленка моя, как дочурка??? Нет, ты как хочешь! Выполняй этот дурацкий приказ, а я отправляюсь на Землю!

– Прекрати истерику! – еще тверже и членораздельнее произнес Петр, – соберись! Возьми себя в руки! Если отстыкуешься, не увидишь ты ни Лены своей, ни дочурки. Ничего не увидишь. И никого. Погибнешь в первые же сутки. И, спрашивается, смысл?

– А здесь торчать? Есть смысл?

– Нам приказано ждать. Сейчас радиоактивность еще слишком высока. Период полураспада короткоживущих радиоизотопов несколько суток. Сто тридцать первый йод, к примеру, через восемь суток теряет половину активности. Надо выждать. Когда уровень радиации несколько снизится, оставшиеся в живых помогут нам вернуться. А там, на Земле, уже и будем думать, как жить дальше.

– Ага, если там вообще можно теперь жить…

– Ну, по крайней мере, есть шанс увидеться с родными перед смертью.

За этими разговорами истерика Антона понемногу улеглась, хотя обоим было неимоверно тяжело на душе.

Шли тридцать восьмые сутки после случившегося на Земле кошмара. Запасы воздуха иссякали, и это становилось все очевиднее с каждым днем. Связи по-прежнему не было. Ничего не было. Казалось, что уже и смысла в их нахождении на орбите, да и в самом их существовании, как таковом, теперь тоже не стало. Но они пытались держаться. Забросив запланированные научные эксперименты, занимались лишь поддержанием в рабочем состоянии систем жизнеобеспечения станции, да исправно вели дневник наблюдения за погибшей планетой. Зачем? Они и сами толком не знали. Скорее, это была привычка. Привычка исследователя – наблюдать, все скрупулёзно фиксировать, отмечать малейшие изменения и события.

На сорок вторые сутки стало понятно, что воздуха совсем не осталось. Они лежали, если можно так выразиться с учетом невесомости, впав в состояние отрешенности и какого-то странного сомнамбулизма. Через сутки умер во сне Антон. Еще через восемнадцать часов – Петр.

Мертвая станция с погибшим экипажем продолжала наматывать круги по орбите вокруг безжизненной планеты. И только звезды светили все также ярко, призывно и весело. Все, кроме одной. Казалось, что звезда по имени Солнце стала вдруг тусклой, грустной и безразличной ко всему. Да и с чего тут веселиться, когда эти глупые, безответственные, неосмотрительные, но такие любимые ею, взращенные и обогретые ее лучами люди погубили не только себя, но и самую лучшую, удобную и прекрасную планету во Вселенной.