Ольга Челюканова - Электронная скрипка

Хлебный. Скатертный. Столовый.
Ах, как кружит в тех местах…
Не дорожкою столбoвой —
Переулком на свой страх
Пробираюсь я сквозь вьюгу,
Чуя дьявольский прицел…

…Ах, как бережно подругу
Вёл под руку офицер…

…Домик – пряничек в подарке,
Облупиться не успел.
Там, под аркой, там, под аркой
Яркий голос чудно пел.

За стеной – обычный тренинг.
Отшлифовка голосов.
Синева небесных денег…
Звон серебряных часов…

Может, выйдет на подмостки
Из московского двора
Несибирский Хворостовский —
И воспримут «на ура»?..

– — – — —

Слышу снова, через слово —
Хлебный. Скатертный. Столовый.
Снег небесный – на земле.
Хлеб и скатерть на столе.

О, чеховский воздух заброшенных дач.
Горючая взвесь моросящих дождей…
Тончайшая прелесть земных неудач.
Святая пылинка – планета людей.

Веранда облезла и крыша течёт.
Желтеет, зелёный когда-то, газон.
Душа закрывается: переучёт.
Кругом простирается мёртвый сезон.

А может, не будет сезонов иных —
И пусть уцелеет, кому повезёт:
На хрупкие кости утопий земных
Корявый и грузный бульдозер вползёт.

Возлежат по углам рюкзаки,
У печурки торчат сапоги…
Снова трое за общим столом.
На троих – только крыша «на слом»
И транзистор. Молчат мужики.
Приубавить им звук не с руки:
Женский голос заморский вдали
О «пленительных кущах любви»
Им поёт. И не «люли-люли»
В головах: «се ля ви, се ля ви».

Где-то в мире блуждают такси.
Где-то – есть, ну а здесь – не спроси.
Где-то в полную фазу огни,
Ну а эти – и трое – одни.
Барабанит по стёклам вода,
И бегут поезда не сюда…
Рыбой пахнет сырой беломор,
Самый воздух застыл и продрог.
С давних пор до неведомых пор
Ни своих, ни чужих – на порог.

Нападает волна на мостки.
Дебаркадер встаёт на дыбки.
Отчуждённая, мокрая темь, —
Разговорам не сыщется тем.
Наклонённые профили их
У зарёванных окон ночных…

Ни рая – ни ада,
Лишь запах распада,
Лишь шорохи, да шумы.
Не надо, не надо
Плясать до упада
В краю сумы да чумы.

Но музыка воет —
Ни ладу, ни строю…
Оскалы хищно блестят.
Срамною порою —
Прельстят иль зароют, —
Не вспомнят.
Не отомстят.

Лишь чёрные листья.
Лишь чёрные лица,
А взгляд человечий – бел.
И льстиво толпу
Зазывают молиться
Жрецы кровавых Кибел.

Печальное племя.
Горчайшее семя.
Пойми: остались одни.
Взгляни: воронкой
вернулось время.
Стоят
окаянные дни.

Илья! Илья! Приехал. Наконец!
Залей кощунников.
И тех, кто уж законченный подлец,
И новых – щупленьких…

Да будут громы громкие твои
Неутихаемы.
Небесных вод преславные ручьи —
Неунимаемы!

И велелепной молнии полёт
Пусть на земле и цель, и смысл
найдёт.

Ты больше грохочешь, чем бъёшь, —
Оттого, что жалеешь.
Сегодня ты долго чинил золотое своё колесо.
А мы тебя ждём, мол, придёшь.
Не приходишь – болеем…
Иль пьём. А душа, как чулан, заперта на засов.

Когда ты приходишь,
Приводишь особые тучи.
Особые молнии – молнии этого Дня.

Молюсь или плачу – не знаю —
Особенный случай,
Но знаю, оттуда ты смотришь
На нас… на меня…

Твой гнев в очищенье.
Твой яростный свет – во прощенье,
И в предупрежденье тяжёлые грады твои.

Над знатною чернью,
Над нищей землёю вечерней,
Родною, дочерней, – небесные грянут бои.

Большими кругами
По нашему грустному своду
Летит колесница,
коняги не чуют копыт под собой…

Чумными дворами
Машины орут… «За свободу»?
Да нет же.
То сигнализация делает сбой…

Вот проехал Илья.
Борозду пропахал
Между летом и хладом,
Как меж раем и адом.
Призадумайся ты
У предвечной черты,
Хоть ты только нахал,
Не пораненный градом.
Вот проехал Илья.
Призадумалась я?..

Вот проехал Илья.
Призадумалась я.

Однажды бросишь слово на ладонь.
Взыграют грани всех значений чудно.
В простейших буквах воссияет чудо
И предостереженье: зря – не тронь.

Подольше задержи его в руках.
Живое, тайное, своим теплом согреешь,
Оттает слово чище и добрее,
Наносных смыслов отрясая прах,

Литую силу будет набирать.
Разгон! И станет – укротить не в пору —
Кометою. Звездою. Метеором.
И предостереженьем: зря – не трать.

Но, если слово там, где надо грянет,
– горит, болит, вовеки не обманет.

Не меняла имён
И с пути не свернула
Среди пестрых времён,
Среди хлама и гула.

Под небесный навес
Наворотишь товары.
Снова станешь на вес
Продавать самовары…

Глаза возводишь. Руки воздеваешь.
Слова высокопарные вопишь.
Но через слово ставишь: «понимаешь?»
и, что ни жест, – через плечо глядишь.

Ты, как и раньше, жаждешь отраженья.
Ты, как и прежде, пониманья ждёшь
– до одури, до головокруженья,
до самовозгорания. И всё ж,

скажи: каким народам на потребу,
преображён брожением времён,
в широком жесте примерзаешь к небу
и к нёбу твой язык приговорён?

За каждой стеной – раздор.
Но стены растут, растут…
За каждой стеною – вор.
Забор не спасает тут.

За каждой границей – плач.
Бездарен земной раздел.
За каждой стеной – палач.
И залпы в ночи. Расстрел.

Впотьмах, как в давних веках,
В двухтысячелетней мгле —
Над каждой главою – взмах
На плахе людской, – Земле…

Плывут над планетой сны.
В могилах лежат сыны.

Дичает двадцатый век.
Не каменный.
Человек…

На эстрадах разжирела магия.
Прибывают толпы «исцеляться».
А вокруг цветёт антропофагия.
Нам, ребятки, есть чего бояться

Посреди всемирного банкрутства,
Посреди всесветного распутства,
Посреди Содома и Гоморры,
Посреди досужих разговоров,