Михаил Годов - Но в глубине души живёт…

О зависти особый разговор —
Она-то и всему первопричина.
Она как несмываемый позор.
Она – клеймо глупца и мещанина.
Завидовать богатству и уму
И вожделеть супружницу соседа:
Я это не желаю никому,
От этих зол все подлости и беды.

Они на свой все меряют аршин,
И на Земле для них ничто не свято.
Во всем лишь принцип выгоды один,
И на кресте все прочие распяты.
Они чинят повсюду свой разбой
И грабят нас на море и на суше,
Как саранча, оставив за собой
Бесплодную и выжженную душу.

Они глаза безумием слепят.
Они ума и совести лишают.
Они, как падаль на лугу, смердят
И, как чума, вокруг все заражают.
Доколе будем мы им потакать?!
Доколе будем с ними мы мириться?!
Их, как врагов, должны мы истреблять,
Чтоб в страшном сне им даже не присниться!

О том, чего не знают и в помине,
Невежды вновь судачат с умной миной.
Но всем словам цена лишь медный грош,
Ведь в них с огнем ты смысла не найдешь.
Но, не моргнув, без всякого стесненья
Они читают всем нравоученья.
А почему, позвольте вас спросить?
Кто дал им право всех и вся судить?

Полет ума осмыслить не способны,
Они спешат поднять вновь вой утробный
И не стыдятся злобствовать и лгать,
Чтоб все скорей анафеме предать.
И губят гениальные идеи
Невежды, и глупцы, и прохиндеи:
В зародыше стараются убить,
Невежество свое пытаясь скрыть.

Невежество, и подлость, и злодейство
Вновь черное свое свершают действо.
Их с древности водою не разлить.
Им праведную кровь с себя не смыть!
Они сожгли в костре Джордано Бруно.
Они на скрипке подрезали струны,
Чтоб Паганини помешать играть.
Они Христа осмелились распять!

Они во мне презренье вызывают,
Хотя подчас опасней, чем ножи.
Ведь ханжеством в нас душу убивают
Под флагом ложной святости ханжи.
Они рядятся в тогу добродетели —
Морали самозваные жрецы.
Поменьше б на Земле таких радетелей!
В вас волчья суть, смиренные агнцы.

Нас всех во всех грехах подозревая,
Они бы все хотели запретить.
Для них Венеры красота нагая
Лишь повод, чтоб глумиться и судить.
Они рядятся в тогу добродетели —
Морали самозваные жрецы.
Поменьше б на Земле таких радетелей!
В вас волчья суть, смиренные агнцы.

Вновь яд цинизма в вены нам вливая,
Они все чувства тщатся очернить.
Свои грешки и похоть прикрывая,
Свою мораль стараются привить.
Они рядятся в тогу добродетели —
Морали самозваные жрецы.
Поменьше б на Земле таких радетелей!
В вас волчья суть, смиренные агнцы.

На подлинные страсти не способны,
Как немощные, жалкие скопцы,
Они любовь загнали б в Мир загробный,
Но им заказан путь в ее дворцы!
Они рядятся в тогу добродетели —
Морали самозваные жрецы.
Поменьше б на Земле таких радетелей!
В вас волчья суть, смиренные агнцы.

Мещанскую мудрость душой не приемлю:
Мол, надо спуститься на грешную землю,
Довольно витать – стать пора бы умнее,
Синица в руке – птиц всех прочих вернее;

Мол, выше себя не старайся – не прыгнешь,
Мол, мудрости всей никогда не постигнешь…
Мне эта мораль ненавистна и странна,
Не знаю я хуже такого обмана.

Мещанские души, покрытые пылью,
Мещанские души, пропахшие гнилью,
Мещанские цепи, мещанские сети —
Готовы они всех опутать на свете.

Мещанские нормы мещанам удобны,
Но как они пошло и низко утробны!
Мне мудрость иная по сердцу, по нраву.
Мне нужен, так нужен заветный журавль,

И синее небо, и синее море.
Нужна мне дорога на радость и горе.
И прыгну я выше, и стану мудрее,
И пошлости прах я по ветру развею.

Не хлебом единым на свете мы живы,
И свойственны душам благие порывы.
Я жить не умею холодным расчетом.
Так будь, мое сердце, всегда звездочетом!

Не знаю, сколько жизней нам дано.
Одну прожить хотелось бы хотя бы
И пить ее сладчайшее вино,
Благословлять дорожные ухабы,

Чтоб шел по ней, неся свой скромный скарб
(Все, что мое, всегда ношу с собою),
Чтоб не дрожал во мне от страха раб…
Чего хочу я? Быть самим собою,

Чтоб сохранил я все, чем дорожу,
Чтоб боль потерь во мне не притупилась…
Я у любви на привязи хожу
И оборвать не смею эту привязь.

Ведь без любви все сущее – лишь тлен
И лица все как гипсовые маски.
Не ослабляй, любовь, свой чудный плен,
Шепчи слова своей наивной сказки.

Есть у всего начало и конец —
Так испокон заведено на свете.
Дари, любовь, терновый свой венец,
Пока карга с косой меня не встретит…

Все оставляет след в душе:
И пламя встреч, и лед разлуки…
Все оставляет след в душе:
Все наши радости и муки.
И каждый миг прошедших лет,
В горниле времени горящий,
В душе спешит оставить след
И незаметный, и щемящий…

Все, чем мы дышим и живем
И чем томимся в страстной жажде,
Хоть мы порой не сознаем,
Все оставляет след свой в каждом.
Чужой души не замарай:
Ей суждено быть недотрогой.
Любовью душу согревай
И добротой волнуй и трогай.

Мы в жизнь чужую иногда
Без спроса входим, все разрушив,
И вдруг уходим навсегда,
Другую всю изранив душу.
Тела ранимы и болят.
Ранимы головы и руки…
Душа ранимее стократ —
Так не суди ее на муки!

Еще лежит вокруг повсюду снег,
Опять снежинки тают, словно слезы.
Но вновь упрямо вырвался на свет,
Расцвел подснежник, не боясь мороза.
Раскрыв навстречу солнцу лепестки
И стебельков зеленых вскинув руки,
Вновь распустились ранние цветы:
Признанием в любви после разлуки!

Хоть имя и краса твоя не броски,
Я пред тобой склоняюсь головой:
Ты дорог мне, как тонкий стан березки,
Как ивы плач, как горсть земли родной…

Ты полон весь девичьей чистоты,
И соткан ты из радости и света:
С тобою пробуждаются мечты
И сердце вновь теплом твоим согрето.
Тебя мороз и вьюга не убьют:
Слились в тебе и мужество и нежность.
В душе моей подснежники цветут
Как символ несгибаемой надежды!

Хоть имя и краса твоя не броски,
Я пред тобой склоняюсь головой:
Ты дорог мне, как тонкий стан березки,
Как ивы плач, как горсть земли родной!

Ах, детства далекая наша планета,
Твоих планетян беззаботная речь…
Как быстро забыли мы детства секреты:
Мы мудрость его не умеем беречь.
Боль горьких утрат оставляет нам шрамы
И бремя сомнений нас вечно гнетет,
И в хлопотах буден, не ведая сами,
Теряем мы все, что нам детство дает…