Ольга Челюканова - Шум дождя в холодной темноте

Из разверстого края заката
Станет кровь раскалённая бить.
Ведь нельзя утончённо и свято
В этом гибельном мире – любить.

Пусть люди лгут, что я по лезвию иду
И без огня я – таю.

Все линии с твоей ладони украду.
И на клубок смотаю.

Твой поцелуй, как обморок, – глубок.
Вот так-то, ненаглядный голубок!

Твой тёмен поцелуй, как морок.
И, в общем, жаль, что ты мне – ворог.

Тебя перед последним расставанием
Я поцелую светлым целованием.

Авантажный шансонье
Там поёт шансоны.
И субтильный шампиньон
Падает в бульоны.

Там салаты-оливье
Кушают мадамы.
Там гарсоны, кутюрье
И шершеляфамы…

И с улыбкой анаконды,
Пожирающей сердца,
В Лувре там парит Джоконда.
Без начала…
Без конца…

Цыганка по двору бродила.
Глазами жаркими сверкая,
Цыганка душу бередила,
Не молодая, но такая…

Звезда холодная горела.
Лучами мёртвыми живила.
Душа цыганки пела, пела…
Лучи холодные ловила.

Когда упала навзничь песня,
Цыганка очи опустила.
Когда осталось только «если» —
Лучи холодные ловила.

Цыганка душу бередила.
Лучи холодные ловила.
А может грела, да горела?

Но до конца цыганка спела.

О, чеховский воздух заброшенных дач.
Горючая взвесь моросящих дождей…
Тончайшая прелесть земных неудач.
Святая пылинка – планета людей.

Веранда облезла и крыша течёт.
Желтеет зелёный когда—то газон.
Душа закрывается: переучёт.
Кругом простирается мёртвый сезон.

А может, не будет сезонов иных —
И пусть уцелеет, кому повезёт:
На хрупкие кости утопий земных
Корявый и грузный бульдозер вползёт.

Лишь о ней, всё равно – лишь о ней, —
О прельстительной, о проклятой,
Среди роз и среди камней
От рассвета и до заката!
Лишь о ней, навек и на миг,
О навязчивой, неуловимой,
Пирамиды прекрасных книг
И в глуши цветок нелюдимый!
Лишь за ней паденье и взлёт,
Милосердие, вожделенье.
По следам золотым ползёт
Пре—ступленье.
Что она – свобода иль плен?
Что она – награда иль кара?
Возрождение или тлен?
Райский свет или мрак Тартара?
Лишь о ней хочу говорить,
Иллюзорной ли – настоящей…
Лишь её хочу подарить:
Потаённую ли, – парящую.
Лишь о ней, всё равно – лишь о ней,
Лишь о ней говорить хочу.
Среди роз и среди камней
Возжигаю свечу.

Она восседала одна во тьме,
Тихо покачивая серьгами.
Она всегда держала в уме
То, о чём молчали мы с Вами.

Она восседала одна в ночи
Под раскрытым небесным оком.
Кочергою рылась в печи,
Где огонь покрывался соком
Или стоном старых дерев,
Или воплем умерших вихрей,
Или сном убиенных дев.

Пусть любой раздаётся выкрик.
Уж ничто не ответит в ней.
Она будет сидеть средь камней.

…Тихо покачивая серьгами…

«Родион!
Прекратим этот спор.
Я – не старуха-процентщица,
И не надо бояться меня.
Отодвиньте топор.
Я – микрофинансовая организация!
И поймёт хоть студент,
Хоть доцент,
У меня самый малый процент!
(от 24 до 750).»

Весна – пора любви и огородов…
И скоропреходящих упований.
Не видоизменяется порода
Корпящих и согбенных дядей Ваней.

Природы дерзость да природы дикость!
Наш движитель давно – из рода в роды
Осознанная та необходимость,
Что в книжках именуется свободой.

И вот сидим и щёлкаем на счётах.
А тополя – истаивают дурью…
И первое считается «работа».
Второе, в общем, вызывает бурю,
Порыв, экстаз и кажется порою
Опасною для наций и народов,
Но очень обаятельной, не скрою.

Весна – пора любви и огородов…
И снова перевесило второе.

Плохо плачешь, малышка.
Но надо учиться.
Дама плачет не так, как положено
В обществе, в общем—то, – в драме…

Как—то так, как, наверно, восплачет волчица
Со светящимся взором,
Летящая лунными льдами…

Маргаритина мазь не поможет.
Не взлететь. Не вернуть. Не найти.
Можно все перещупать пути,
Перервать, перепутать – всё то же!..

Кто бессильно шагает вдоль полок?
Кто там платит бессрочный налог?
Продырявят дожди потолок,
Но не сдвинется траурный полог…

Только книги молчали рядами.
Только звёзды стояли в окне
И, тебя понимая вполне,
Не предали. Хотя – не рыдали…

Лишь родство переходит в сиротство.
Так звезда – зажигает звезду
И в густом трагедийном чаду
Снова голос живой отзовётся,

Сквозь блудливые радиоволны
И мирское словечко «успех» —
Запоёт! Через муку помех. —
Напоённо. Эфирно. И полно.

Отошли далеко времена
Оголтелых баскаков и ханов.
Хорошела страна, веселела сполна
Под охраной кровавого хама.
Там, на башнях, давно не орлы —
Пентаграммы сверкают упрямо,
Но кресты уцелели на храмах
От погромов «грядущего хама»
Посредине огромной Орды.

В день архангела Михаила
Я нашла ненароком то,
Что так долго не находила…

(А осенних дней решето
Исходило злыми дождями,
Теми, что не от слова «жди».
Время – стёрто распрями, прями,
И слепыми поводырями,
Повторяющими упрямо,
Что они лишь – шагают прямо,
Что они-то и впрямь вожди…)

…Вы – у красной зубчатой стены
С ощущением зыбкой вины.

Метафизика здешних мест —
И надежда —
Меж рубиновых знаков – к р е с т.
Как и прежде.

Запрокинете голову: «Боже!
Ну, ответь мне: доколе, доколь?!..»

Ветер – стоном сонма казнённых.