Ирина Горбачева - У памяти предела нет

Переводчик подскочил к столбу и вырвал приколотую к малышу записку. Показав её медленно надвигающейся толпе, он на ломанном русском языке, громко крикнул:

– Так будет с каждым!

Послышались автоматные очереди, люди бросились в рассыпную, оставив на мокрой от крови земле расстрелянных фашистами людей.

Девятилетняя Таня Новикова с ужасом смотрела на растерзанного мальчугана, на убитых женщину и мальчика у фонарного столба. Она не слышала ни гула толпы, ни того, что кричал какой-то дядька в странной военной форме. Казалось, что её глаза застекленели и от этого не пропускают слёзы, рвущиеся наружу. Таня стояла не в силах пошевелиться, пока её мать Агафья, держащая на руках маленькую сестру Тани Юлю, не притянула её к себе и, приказав старшим Николаю и Маше, забрать остальных пятерых малышей, быстро бежать к своему дому.

– Что же это делается? Как же дальше жить-то? – заперев на засов дверь, тихо говорила она.

– Мама, а где папа? – испугано, спросила её Стася, которая была чуть старше Тани.

– Ой, молчи! Молчи и никогда ничего не говори об отце и не спрашивай, – закрыла ей ладонью рот Агафья, – пропадём, как те на площади. Не плачьте дети.

Вскоре с улицы донёсся нарастающий громкий непонятный гул. Агафья выглянула в окно. Подскочив к люльке с младенцем, она прижала его к сердцу. На деревню обрушился поток очередей налетевшей армады истребителей. Послышался грохот разрывающихся снарядов.

– Коля, Маша, берите малышей, дети бежим в лес! – кричала она, держа в руках двоих самых маленьких детей.

В лесу на болотах скрывались и остальные жители деревень. Приходилось лежать в холодной вязкой жиже по двенадцать часов. Когда заканчивались бомбежки, уставшие мокрые и голодные люди возвращались в свои уцелевшие или полу уцелевшие дома и тогда начиналась зачистка.

– Партизанэн? – кричал фашист, заглядывая в каждый угол дома.

– Нет у нас партизан, – отвечала Агафья, прижимая к себе напуганных малышей, –что рыскаете, и брать у нас нечего. Всё и так, что могли, вынесли, – причитала Агафья, глядя как фашист роется в большом сундуке, – брать- то нечего, – повторила она, когда он брезгливо бросив какую-то детскую одежёнку, отошёл от сундука.

Что-то, прочитав во взгляде женщины, к сундуку подошёл полицай. Он, словно знал, что искать. Порывшись, с улыбкой вытащил завёрнутый в тряпицу небольшой осколок от сахарной головы.

– Положи, это я детям! Зима наступает, вдруг болеть начнут, – повисла Агафья на руке полицая.

– Пусти, кому сказал, – прикладом ружья, он ударил её, – заболеют, не велика беда. Помрут, туда им дорога! Партизанская …, – грязно выругавшись, он вышел из дома, напоследок тихо сказав, – может, скажешь, где Аксён твой? Или мне подсказать?

– Детей пожалей… – обессиленно сказала она и упала на пол от удара полицая в живот.

Немец выхватил узелок с сахаром из рук полицая и стал кричать: – Цукер, цукер!

Но Агафья поднявшись, зубами вцепилась в руку немца. От его крика в дом вбежали фашисты. Они выволокли её во двор и стали избивать шомполами. Спина Агафьи превратилась в кровавое месиво. Долго она приходила в себя, хорошо соседи помогли, делали примочки на исполосованную спину и детям не дали умереть с голоду.

Наступала тяжёлая, голодная осень. Высаженную картошку оккупанты собирать населению не дали, заминировав поля, чем обрекли людей на страшный голод. Старшие дети Агафьи бегали к железной дороге в поисках хотя бы какого-то пропитания. Но кроме картофельных очистков, оставленных немцами, им найти ничего не удавалось. Но Агафья и этому была рада.

– Ничего родные, сейчас отварим очистки, и я их потолку с лебедой, нажарю вам оладушек. Коля вот раздобыл машинного маслица немного. Вот и будет обед славный, – пряча слёзы. Успокаивала детей Агафья, – а на поля не смейте бегать. Слыхали, как вчера мальцы на минах подорвались? Горе, какое горе пришло. Мне нынче соседка Мария рассказала, что в районе всех евреев расстреляли. Никого не пожалели, ни стариков, ни детей малых.

***

26 октября 1941 года во всем районе были проведены массовые аресты евреев. Два месяца арестованных содержали в Буда-Кошелево в зда¬нии школы. 27 декабря 1941 года 485 арестованных расстреляли недалеко от поселка Красный Курган. В Уваровичах местных евреев каратели зако¬пали живыми недалеко от населенного пункта.

***

Старшая дочь Агафьи Мария, в страхе прижалась к матери.

– Ребята рассказывали, что местные бегали туда, где их расстреляли, так там ещё три дня земля шевелилась, – тихо делился новостью Николай.

Глубокой ночью, дождавшись, когда уснёт измученная от усталости мать, Николай тихо вышел из дома, где его уже ждали товарищи. Осторожно пробираясь по месту, где недавно подорвались люди, решившие насобирать картошку они стали искать уцелевшие клубни.

– Лишь бы не подорваться, и не поймали бы полицаи, – как заклинание тихо повторял парень, пряча клубни картофеля за пазуху, – как мама одна останется с такой ватагой?

Послышалась автоматная очередь.

– Бежим! – крикнул кто-то из ребят.

Коля, вбежав в дом, наткнулся на встревоженную мать.

– Что же ты сынок, неужели виселицу на площади не видел? Висит же там один хлопец, и снять ироды не разрешают. На кого меня оставить хочешь, – причитала она, помогая сыну переодеться и пряча в тряпье несколько клубней картошки.

Пробудившаяся от непонятного шороха Танечка, услышав голос мамы и брата, крепче прижалась к спящей старшей сестре. В животе заурчало от голода, а от услышанного слова «картошка» потекли слюнки. Невыносимо хотелось есть. Она закрыла глаза, но уснуть так и смогла. И с закрытыми глазами ей виделась картинка недавнего счастья. Когда она не знала таких слов, как война, фрицы. И слово «смерть», казалось не таким страшным. Бабушка с дедом тоже смерть забрала. Но умерли они старости, а не от рук этих жестоких людей.

Теперь она знает, что такое смерть. Только никак не поймёт, зачем? Зачем к ним в деревню пришли эти страшные люди с автоматами наперевес? Зачем они убили маленького мальчика, приколов его, как какую-то бабочку или красивого жучка, к столбу и расстреляли его семью. Что им плохого мог сделать этот малыш? А зачем они так поступили с пойманным полицаями партизаном?

Перед Таней опять предстала эта ужасающая картина. Тогда, на рассвете всех жителей, вместе с детьми и стариками погнали за околицу. Сонные, ещё ничего не понимающие люди, не могли понять, для чего их собрали, по дороге выдвигая свои предположения.

– Куда ж! На расстрел ведут. Куда ещё, или в сарай загонят, да сожгут, как в соседней деревне.

Но всё стало ясно, когда люди увидели берёзы с верхушками, верёвками наклонёнными вниз.

Услышав гул возмущения и крики: – Изверги! У вас матери были? – полицаи и фашисты стали битьприкладами всех людей подряд .