Юрий Киреев - Затмение. До и после. Тетрадь 37

И под «берите всё без страха!»
В народный горб страны обманутой
Вцепилась стая олигархов,
Зубами натовцами нанятых.

Был в точности услышан лозунг.
Совет был принят за Бастилию.
Весь континент душили слёзы.
Когда один страну насиловал.

Кто прав в неправде, тот претупник.
И не нужна тому амнистия.
Бессмертна мгла, как горя спутник,
Но перед ней лишь правда выстоит.

Кто из могучих в царстве леса
Стать общей крышей могущий?
Покуда нет по мерке Зевса
Подобной скорой помощи.

Курилке Даждь дал день дождливый.
Год отозвался тучным центнером.
Большим достатком – хлев бодливый.
А пышный хлеб – счастливой ценностью.

Курилка жив. Сейчас и вечно.
И кремневый и органический.
И трогает судьбу за плечи
Мирской закон её величества.

Миры рождаются и люди,
Рождаясь, мрут не однознаково.
Одни у звёзд приют находят.
Другие хвалятся бараками.

А третьи, на себя лишь сердясь,
Живут домашним игом тёртые.
И каменея мшистым сердцем,
Ожесточаются четвёртые.

Но как же не ожесточиться?
Когда в цене другое качество
И грош тому кто стал плечистым,
Но в ковылях от правды прячется.

Известно, поздно или рано,
Но станут в клетку дни удольные
Для обнимающихся ханов
На золоте ковра престольного.

Но станут русскими урусы,
И станут богиоберегами
И поползут вразброс улусы,
Как раки на славянском береге.

Был вождь на сопке не в граните,
А в мраморе ГУЛАГом высечен.
Потом пропал. Его наймиты
За нежелательного вычислили.

Теперь не липнут пассажиры,
Дыша в стекло, экспресса дальнего.
Их чёрные волнуют дыры,
А не красоты аномальные.

Одни с гудком сбавляют скорость,
Другие с ужасом проносятся.
Как и всегда ещё не скоро
Людей рассудит мироносится.

А высоту дворца Советов
Укоротил полёт всевышнего.
Людской любви на белом свете
Совсем не требуется лишнего.

Но профиль, скроенный по ГОСТу
Больших сердец, остался в памяти.
И грёзы божеского монстра
Витают в воздухе над Бамами.

Но белые остались бюсты
Стоять на месте в каждом городе.
И их снесли. И стало пусто.
И стали люди, щурясь, горбиться.

Но не с того, что дни померкли.
А что сама беда со временем
До дна испита полной мерой
За полночёрное затмение.

Гром над ромашками Купалы
Сгустил со страха тучи чёрные.
Так вечность летопись писала,
Грызя скрижали горние.

За степь! На смерть! Святое дело.
Но ведь не знали половцы,
Что смерть давно с волками спелась?
А солнце тьмой заслонится?

Князья под пологом стонали.
Монгол своё затменье праздновал.
А под Ордою Русь лежала.
По большакуРазмазанная.

Лет триста, жертвуя собою,
Щитом считаясь для Европы,
Она являлась полем боя