Array Коллектив авторов - Трансфуристы: Избранные тексты Ры Никоновой, Сергея Сигея, А. Ника, Б. Констриктора

Души напёрсток опрокинут,
Игла ума закалена,
Рукою весь вокзал отринут
И мира степь опалена.
Я вся оплачена ценою,
Оплакана стезя моя,
И яма, вырытая с бою,
Уже заполнена собою.
И вот я мысль, я существую,
И всё кругом
Опето тени батогом.

В горах, где цветут эдельвейсы,
где снегом запуганный бард
аккорд белоснежный для мессы,
душою тревожа набат,
слагает в пожаре пещерном…
там карлики тёплого рая…
так нежно и злобно малы!
А с горных высот ниспадают
живые и злые орлы.
Орлы припадают на лапы,
ползут по ущельям сквозь дым…
О, если бы звуки набата
ложились на Крым и Нарым.

Погоды Пагоду полгода
Не видит рысь
Чужую чешую сорочки
В чернила чисел
Какао кокаин кентавра
Кипит Клондайк
И боль белее бледной бездны
Где реет Высь

Затихли тихли, тихли, тихли.
Замолкли молкли мокро-локро.
И упадают – упадают
И – и уносят, и – и уносят.

Передо мною пляж, его культура,
волны месопотамский стиль,
высоких скал обрывистый шашлык,
людей куски, камней, репейников хахих-то,
и валуны в волне – препятствия ступне.
Вступаю. В море. Холод содрогает.
Скользит нога, в балансе – две руки,
словно индийский многоручный бог
я пробираюсь между валунами многострунно.
Струится князь между прозрачных струй,
мозаичный супруг мне с берега зверьём кивает,
кидает лебедей в ворота,
ворота лебезят и лезут в лоб…
....
О, море синее! Любила б я
теб
яб
когда бы лапу чёрную на темя мне кивая,
и глаз зелёный тиной укрывая,
овал иного Азова
не звал бы в зал
лобзаний более терпких.

Бешенство, бешенство, взбешенство
кровь и взимание дынь
дым коромыслом и лешенством
леший жующий полынь.
Ляшебу, ляшему, лишнему
в рожу взимаю налог
голою бранью задвижиму
словом – в немой потолок!
Песенкой палец прище́мила
голову бритвою в таз
лесенкой слёзы щенятся
чугунная мысль дребезжит.
Рифма, на бёдра твои обопрусь я
дай мне свободу в груди
тёплой струёю картины нарвусь я
стадо всех слов впереди.
Клык навострило скользящее,
бегает Рык вереща
а вот и моё подлежащее
надлежащее дать мне леща
Богова Матерь не смотрит
я – мелочь
радостный день не оббит
сама попросила я бестолочь
выход и вход карапуз.

«За здравие убиваемого!» —
бокал в руке сжимая
я тост произношу
и укрываюсь ёлкой
и блеск звезды над чёлкой белки
находит отблеск в маникюре
и чуткий запах снежной бури
дошепчет: стужа
снег… январь
Я губ кипящих киноварь
на крике чётком разжимаю
«За здравие убиваемого!»

степь да степь да стук
стук да стук кругом
скрип и шип мышей
путь далёкий шин
в той простой степи
пустота стоит
работать велит
и куском манит
степь да степь да стон
да тараний бок
до икры в глазах
стук да стон да гром

Раб: Рыба-рыба, райский сад
высунь морду или зад
скажи слово, рыба-кит,
посмотри – вода кипит.

Рыба: Эх ты, рабий хлопотун
серохвостый Дуньколов
кинь-ка левою рукой
мне букет пустых голов!

Раб: Букет кину
или нет
что ты никнешь
в полусвет?

Рыба: На дне морском лежит девица
и просит всё воды напиться
я ей снесу шелкову нитку
и колокольчик для порядку

Раб: Я ей кину кафель в лоб
дабы не просила чтоб

Рыба: Ты не ласковый рабочий
лаком зубы пообточил
не кидай лопату в воду
дабы не взорваться чтобы

Раб: Что ты, что ты, рыба-матка,
я лопате не хозяин
ей самой летать в телегах
моё дело только бегать
только в воду босиком
я бы бегал, да на ком?

Рыба: Мёртвою водой жива
плаваю в дыму усов
холодно…

Раб: И я босой.

Пета поэту татана
Пета тутуну тринадцать
Пета поэтра тритрата
Рета поэта регана.

Когда поэт читает произведение
и вся его рука сжимается в кулак
когда охрипшее его недоумение
сожжённое лицо кидает в мрак
когда поэт читает буквы праздные
и лёгкое дрожит
наполнено искусством
и серебрится пусть его по телу – разное
тогда бывает поведенье у муравьёв:
то суетливое
то грустное

Алый пудель в утреннем саду.
Слёзы в ушах, в коленях, в зубах. (О пыль, ТРЕПЕЩУЩАЯ
в трубе!)

Шёпот гордости, удары заплат,
пыльные ведьмы, согбённые наваждением,
липкий литературный бунт.
Внезапное нетерпение и этих мышей
незабудки.
Подсолнухи снов, декорация декольте,
депыль.

Молодёжь в сухарях, формы несуществованья.
Уметь в пыли увидеть ртуть и
умственные вихри (вопли пыли).
Максимальные узоры, мыльные.
Экскортирование мыслей, постные, нежные судьбы.
Влачащееся ребро вокзала.

Простые орехи пыльной глупости,
форма, поросшая содержанием, косметика ума —
учтивость бытия.
Мимы отсутствия – это кость красоты.

Лужа взгляда, ПРИСЫПАННАЯ пылью, наряды ветра,
крылышко города, чувство пустоты в трубе,
неподвижность живых и влажных.

Мимо суетливости – мимо кондукторов детства.
Удочка пепла.

ЛИ-ШМЕЛЬ

Он ЗАМЕНЁН куклой воскоподобной,
кукла РАСКРЫВАЕТ рот, во рту – шмель.

Звезда убилась.
Гроб для звезды
Несли народы
Месопотамии.
Они несли его,
Покачивая бёдрами,
В глазах тая
Сокрытых два гвоздя.
(Был в красном цвете
Ореол луны и корешки у книг)
А люди в деревнях,
Слезу из глаза в глаз перенося,
Червей копали.
Чем глубже они копали,
Тем больше тот червяк,
Которого хотели выкопать,
Вгрызался в землю,
«Ура!» крича, он ввинчивался
Всё глубже и глубже,
Но тихо мёртвая луна
Ему на спину свалилась.
Перед смертью червь, не оглянувшись,
Два слова произнёс:
Звезда убилась.