Владимир Фадеев - Археология души. Стихи

Деруна-января

Певчий голос не нужен, –

Так о нас говорят. -

Вы и ноты забыли,

И убог ваш кондак.

Просмолённые крылья

Не похожи на фрак.

Здесь своих паваротти

Ловят в певчую сеть…

А таким криворотым

Не позволено петь.

Вечно в соснах да елях,

Ваши шишки пусты…»

А когда полетели

Вдруг запели клесты…

У роковых минут есть признак –

Во тьме как будто брезжит свет…

Бродил по континенту призрак,

И боем бредил континент.

И я на этот бой был призван,

И тьму кромсал, что твой Улисс…

Да только призрак коммунизма

Перебродил и быстро скис…

Внутри – торжественно и чинно.

И пусто. Густо пустота

Сочится мрачной мертвечиной

С икон, амвона и с креста.

Как простофилей, куром в ощип

Дух Бога-Господа-Отца

Попал в безжизненные мощи?

Как?.. Ламца-дрица-гоп-ца-ца…

Ведь нет в вине Христовой крови –

Сок, сахар, дрожжи и вода.

Да только тьма средневековий

Накрыла снова города.

Мой добрый Бог, мой грозный Отче!

Живым, живее всех живых

Вернись ко мне из тёмной ночи

Ловушек мёртвых и пустых…

У красавицы воду пьют с лица.

Да мечталось-то ей не об этом.

Страшен выстрел у подлеца -

Насмерть. Сразу двоих. Дуплетом.

Насмерть. Но, притворясь живой,

Напивалась, чтоб боль стихала.

Долго плыл мёртвый бабий вой,

Притворяющийся стихами.

Бросишь пить – сразу кончишь петь.

Рифмы-рыбки срываются с лески....

Нет дорог. По заросшей тропе

Пробралась бы…

Но не к кому, не с кем…

Когда – неволя из неволь! –

Себе я, бог, тревожно снился,

Узнал сначала – для чего,

И лишь потом – потом! – родился.

Ведь не для денег и тряпья

Большого Взрыва мчались стрелы,

И остриё Судьбы Копья

Не в омут роскоши смотрело.

Извечно быть настороже

Меня учила мать-амёба,

А нажимать курок – уже

Других учителей учёба.

Я мог быть в лени, и в трудах,

Безбожно пить, и – причаститься,

И все ж для вашего суда

Я – виртуальная частица.

Я здесь – не весь. Я здесь – не я.

Не боровик и не скрипица -

Обед улиткам и червям.

Я – спрятанная вглубь грибница,

В такую глубь, где лишь корням

Таких же тысячеэпохих

Хвощей позволено меня

Назвать ровесником. Элохим

И тот лишь шум моих ветвей,

В которых тлёй гнездятся боги,

Конающиеся – кто старей

На млечной вечности дороге.

Всех старше и моложе – я.

Я старый волк и младший юнга

Летящего сквозь бурю корабля

По гребням архетипов Юнга.

Все эти архи и типы

Во мне спрессованы до жженья,

Пока – глухи, немы, слепы -

И в том залог преображенья.

Вот и февраль, весны сочельник.

Свет – в рост, на убыль темь и тень,

Да только снежной манны мельник

Рекорды ставит каждый день.

Я с февралём запанибрата -

Болит – к нему, а не к врачу.

А всё равно, едва не матом

Родному месяцу кричу:

«Какой ты медленный, ей-богу…

Послушай, снежный чародей:

Весна идёт! Весне дорогу!

Убавь хотя бы пару дней!»

В дымах вина, в туманах блуда

Наш путь запутан.

В России два заветных чуда –

Зима и смута.

Мы никуда и – ниоткуда,

Мы просто – «тута».

В России два заветных чуда –

Зима и смута.

На свет Христа есть мрак Иуды -

Смотри, не спутай.

В России два заветных чуда –

Зима и смута.

Царь инородец, поп-зануда

Да страж – Малюта.

В России два заветных чуда –

Зима и смута.

На совесть – гири по два пуда,

Огонь из трута.

В России два заветных чуда –

Зима и смута.

В снегу да в гуслях-самогудах

Секрет уюта.

В России два заветных чуда –

Зима и смута.

И если вырвусь из-под спуда –

То будет круто.

В России два заветных чуда –

Зима и смута.

Кубок судьбы не лаком,

Но до конца испит.

Из полымя Аввакум

На весь Пустозёрск хрипит:

«Никонская зараза

Люту беду несёт.

Нельзя уступить ни аза,

А то потеряем всё!»

Милости не просила

Эта святая рать.

Хоть велика Россия,

А некуда отступать!

Жёстче царей указов

Дым городов и сёл:

«Нельзя уступить ни аза,

А то потеряем всё!»

В бедности иль в достатке,

В грохоте и в тиши

Проникновенно краткий

Помните, мальчиши,

И пуще храните гл а за

Этот завет – спасёт!

«Нельзя уступить ни аза,

А то потеряем всё!»

Вспоминая и пророча,

Разводя туман рукой,

Брёл горбатый сон по ночи,

Щупал прошлое клюкой.

Гладки взятки со слепого,

Не рассказ – базар-вокзал.

Да и вообще – не ново,

То, что он мне показал.

Поп в законе, вор на троне,

То ли бес, то ли герой,

Ну, а то, что кто-то стонет…

Что ж, случается порой.

Пастыри в Христа не верят,

И безмолвствует народ.

В девять – тайная вечеря,

Через час – политбюро.

Не хлысты, не альбигойцы,

Их и гром не разразит:

В пять – анафема пропойцам,

В шесть – за водкой в магазин.

Обожают пьесы в лицах

Для наивных простаков:

В два – проклятия убийцам,

В три – подарки от братков.

По старухам с медным блюдом -

На починку алтаря,

А потом – в ушко верблюдом -

Да на южные моря.

И в ушко, и в Царство Божье,

Хоть не легче, но пролез.

Чтоб в него добраться… все же

Очень нужен мерседес.

В непонятке морщат рожи,

С головою не в ладу,

Не поймут: «а нас за что же

В восемнадцатом году?

Ох, бродила гнева брага!

А, по правде говоря

Мы для ихнего же блага

Даже продали царя!

Мы ж для нашего святого -

Для народа, мать ити,

И Христа продать готовы,

Только где б его найти?

Заплутал в российских нетях.

Мы искали… след простыл.

Видно, как маяк не светят

Понадбрюшные кресты».

Выползли на свет все вместе

И все вместе не поймут:

То ли здеся – песня песней,

То ли тута – смута смут.

То ли счастье нам пророчат?

То ль поют за упокой?

Шёл горбатый сон по ночи,

Щупал прошлое клюкой…

Изнывая от жажды,

Задыхаясь в дыму,

Угодил я однажды

В золочёную тьму.

Мне казалась прозрачной,

Яркой, ярче, чем день

Как синоним удачи -

Золочёная темь.

Завелись в поддиванье

Золотые клопы,

Не мешала дыханью

Золочёная пыль.

И вальяжен, и весел

В позолоченной тьме

Вор сидел. В мерседесе.

(Хотя должен – в тюрьме).

Корешки золотые

У нечитанных книг.

Корешки и понты их -

То банкет, то пикник.

Жизнь летела – год за день,

Все сыты и бухи.

В золотые тетради

Не просились стихи.