Array Сборник - Самому себе не лгите. Том 4

– Хорошо, что искупались.

– Протрезвел?

– Вроде.

– О-о, что это? Смотри!

– Что? Мишка отметился?

– Да… Он тут…

– Ну и что? А я еще выше! Я, я – хозяин тайги!

– Дурак! Пошли домой! Быстро!

– Да-а… ты – трус… Ладно…

– Залезай! Быстро!

– Ну, я хочу выйти!

– Потом, потом!

– Трус! Остановись!

– Ладно, за поворотом, держись!

– Не могу!

– Выходи, гад!

– А-а, как хорошо! Пойду к речке, умоюсь! Дай сапоги!

– Твои в твоей сумке. Возьми мои!

– Ладно, и без сапог обойдусь! О-о! Медведь! Спаси! Стреляй!

Машина умчалась прочь, еще доносились душераздирающие крики. Витька опомнился только на трассе, ведущей в город…

Полицейские все ходили, высматривали, снимали, записывали. Посмотрели на протектора машин, махнули рукой. Что-то собрали в полиэтиленовый пакет, притащили. Разрешили вылезти из машин.

– Станислав Викторович, это куртка вашего внука?

– Нет.

– Я знаю, это куртка его друга, – сказал Радий Петрович.

– Точно?

– Точно. В селе ни у кого нет такой куртки. Я видел обоих, когда они приехали. А такие сапоги были у Витьки.

– А вот эти кроссовки?

– Этих кроссовок не были, по-моему, у Витька.

– Точно?

– Нет, не помню хорошо.

– А я помню точно, эти кроссовки были у его дружка Бориса. И их машина укатила в сторону трассы… в тот день, число не помню, когда умерла старуха Еля, жена Кирилла Афанасьевича. Я шел от него и видел машину, – сказал Григорий.

– А когда она умерла?

– Да второго августа, – вспомнил всезнающий Соломонов.

– Так-так… Если погиб Борис, то Виктор-то, может, жив.

Стас оживился:

– А от чего умер… Борис?

– Его сначала убил медведь, затем съели, видимо, волки. Но, судя по следам, он умер от потери крови. Медведь не стал его добивать… Видимо, испугался машины, убежал. Тут давние следы крузака.

– Это их машина, – подтвердил Радий Петрович.

– По-моему, твой Витька бросил раненого товарища в беде, – процедил сквозь зубы Барбос, подойдя к Стасу

– Он жив, жив… – бормотал старик, все съеживаясь.

– Да, он, по всему, жив, подлец…

– Да он просто трус, – сказал Николай, он уже знал о зарубках от Григория.

– Что дед, что внук – одинаковы, – вздохнул сын Николая Александр.

– Надо позвонить родителям Бориса. Как его фамилия и отчество?

– Стас, наверно, знает.

– Стас, отвечай.

– Его родителей нет. А про родственников… Он говорил, что в райцентре живет его дядя по матери. Григорьев. Он имеет магазин «Тысяча мелочей».

– Я знаю этого Григорьева – Анатолий Спиридонович Григорьев. Даже есть его телефон.

– Хорошо, дашь его нам или сам позвонишь из администрации?

– Да как сказать…

– Ладно, сами позвоним. Поехали!

– Надо бы привлечь этого Витька, да жаль старика.

– А следовало бы…

– Да ладно, оставим его на суд Божий…

А суд… суд давно свершился… При въезде в город еще в начале августа была найдена разбившаяся машина с обгоревшим трупом. Личность была установлена по разбитым номерам, но в доме, где был прописан потерпевший, обнаружили лишь бутылки и всякий хлам. Так и его схоронили под каким-то номером…

Медведь съел карасей, которых оставил Григорий. Вдохнул воздух, почуял незнакомые запахи и ушел восвояси…

Ритка была самой маленькой девчушкой в интернате. Этот интернат включал в себя и функции детского дома в силу разных обстоятельств. Маленькая, беленькая, со светло-каштановыми волосами и темными большими глазами, она вызывала умиление воспитателей и старшеклассников. Мальчики и девочки жалели ее, потому что она оставалась в субботу, тогда как они уходили к своим семьям. Впрочем, таких, как она, в классе было трое. Но к тем двоим девчонкам все относились почти равнодушно, они были какими-то невзрачными и не требовали к себе снисхождения своим видом.

Она была заводилой в играх. Умела делать из обычного пластилина красивую посуду, разных диковинных зверушек, кукол. Девочки с охотой играли с ней в семью. Вместе с тем она могла играть в интересную войну с мальчишками. Мальчишек в классе было много, и остававшихся в субботу в интернате было шестеро: в два раза больше, чем девчонок. Но их в игре объединяла Ритка. Она брала завалявшийся старый атлас старшеклассников и вела всех завоевывать почему-то неведомую Африку, куда нельзя было ходить детям. Может, оттого, что она ненавидела прожорливых крокодилов и страшного разбойника Бармалея, которых не видела никогда.

Однажды зимой Гриша проходил мимо интерната и увидел ватагу сверстников, которые играли во дворе. Его окликнул знакомый по летним играм – Митька:

– Гриша, иди сюда! Мы играем в войну! Идем в Африку воевать!

– В Африку? Это где?

– Ритка покажет на карте. Она знает, где эта Африка.

И он был вовлечен в эту игру с интересной страной Африкой, где жили черные полуголые люди, росли деревья с очень большими листьями, собранными в пучок. Ритка показывала маленькими пальчиками то место, куда они должны были идти и сражаться с неведомым врагом под названием «фашисты». Фашисты стреляли в них, и они «умирали». Их подхватывали девочки-санитарки и тащили закапывать. Некоторые становились «ранеными»: их клали на кровати из снега и «лечили». Грише нравилось быть «мертвым». Его закапывали в снег возле столба, закрыв лицо шарфиком. Затем стояли немножко в «скорби и печали» и откапывали обратно. Так продолжалось несколько раз. Гришу откапывали, потом уставали и говорили, что он слишком часто «умирает».

Так он познакомился с Риткой, смешной девчушкой с рыжеватыми волосами. Ее маленький прямой носик и маленькие подвижные пальчики вызывали у него какой-то дикий восторг умиления. Он жаждал уже видеть ее каждый день и слушать ее смешные, абсурдные суждения. Гриша был не единственным ее поклонником. Мальчики приносили ей старые открытки, спертые у старших сестер, картинки, вырезанные из журналов, чтобы заслужить ее внимание. Сначала это было тайное мальчишеское обожание, затем даже произошла драка с интернатскими мальчишками, которые всегда были с Риткой. Она ходила в окружении этих мальчишек с двумя своими подружками, за что воспитательницы дружно окрестили ее Королевой Марго.

Воспитательницы любили не только ее миленькую мордашку: они видели, что при ней не происходит никаких драк и насмешек, дети вовлечены в игру или в маленькую работу, все веселы и дружны. В субботу и воскресенье они отдыхали: пили чай в своей комнате, ели конфеты и печенье, которыми угощали и интернатских «домовых». «Домовыми» звали тех детей, которые жили в интернате до летних каникул. «Домовых» все жалели, даже дети. Они даже дарили Марго красивые ленточки, которые она почему-то часто теряла. Один такой «потерянный» белый бант хранился у Гриши.