Дмитрий Власов - Я прикасаюсь. Книга стихотворений разных лет

Я скоро закончу (дай бог!) институт,

И каждое утро тогда я

В раздутом метро буду ездить не тут,

А там, тонкой свечкой тая.

Года пролетят как из поезда рощи,

Всем друг на друга похожи.

И все будет глуше, и все будет проще

Для дряблых души и кожи.

Я буду носить роговые очки,

Портфель и четыре недуга,

А вечером черные есть кабачки,

Убитые злющей супругой.

Забуду кто Блок был, а кто Пастернак,

Стихи назову чертовщиной,

И буду болеть за московский "Спартак" -

Лысеющий глупый мужчина.

Не буду чураться я скучных бесед,

В чуму научусь веселиться.

Со мной будет пить по субботам сосед,

А женушке шуба приснится,

И будет она голосить и хрипеть,

Ругая судьбу на рассвете.

А за стеной будут бабки храпеть

И в папу ленивые дети.

Я только утешусь тем, что не один,

Что нас половина планеты

И, в общем-то, сносно живет кретин,

А в юности все – поэты.

Но, может быть, сказка еще не вся,

И теплятся мысли простые -

Что я проживу, огонь пронеся,

Мечты и надежды святые!

Небо ниже спустилось. Но я не ушел.

Небо стало густеть. Я как в детстве, стоял

И смотрел, замирая, туда, где гроза

Превращалась за крышами в огненный шквал.

Очень странно соседство воды и огня!

Вот две капли упали. Подставив ладони,

Я поймать их успел. Они бойко резвились,

Словно маленькие, но строптивые кони.

Только – что это? Капли особенный блеск -

Жутковатый, холодный в меня излучали.

И катились по жести так звонко, как дробь,

Когда кровли в свободном полете встречали.

Ртутный дождь! Я бегу под навес, не дыша.

И вдруг вижу, что девушка в платье, босая

И смеется, и плачет под ртутным дождем,

Его капли ловя и на стены бросая.

Я кричу: "уходи!" Я кричу: "это смерть!"

Но вдруг вижу – глаза ее – ртутные тоже!

И они словно капли, что в пляске слились

На дождем полированной девичьей коже.

Долго тек люциферский металл по плечам,

А затем по спине и по смуглой груди.

Ртуть впиталась. Смотрю – лишь кривится трава,

И трамвай поврежденный искрит и гудит.

Был праздник, и вот я опять один.

И жизнь моя – выставка серых картин.

Мой праздник был долгим, без малого год.

Но больше он в двери мои не войдет.

Опять я с друзьями сижу за столом,

Беззвучно молясь, чтоб прошла за стеклом

Она, и смахнула все серое с глаз…

А мне кричат на ухо пошлый рассказ.

Она мне казалась как воздух, как свет

Привычной и вечной, но вот ее нет.

Она освещает другого, ей дышит другой.

Чужого касается милая маленькой белой рукой.

Но как все случилось, и было ли что-то? А вдруг

Была она вся – в темной комнате – призрачный звук?

Была ведь, была, а иначе – с чего бы тогда

Я зябну в июле, как будто уже – холода?

Я постигал, что значит "никогда"

В страшном кругу потерь невосполнимых.

"Когда-нибудь" сияет как звезда,

А "никогда" смысл ускользает мимо.

"Когда-нибудь" – и радость, и укор.

И встретить смерть когда-нибудь – не страшно.

Отложен неизбежный приговор,

Не рушится десятилетий башня.

"Когда-нибудь" – не завтра, не сейчас.

Оно понятно и вполне желанно,

А никогда как бесконечность в нас

Врывается пугающе и странно.

Ее восьмерка в зеркале висит,

Двойной улыбкой скалится, трепещет.

Звездами срез стеклянный моросит,

Засасывая чувства, мысли, вещи.

И все уходит за небесный свод,

Врастает в снег и дождь воображенья.

Сегодня – зеркало. И в нем грядущий год,

А прошлый год – виновник отраженья.

Я постигал генезис "никогда",

Когда реальностью меня наотмашь били,

Когда из этой жизни поезда

Мои мечты на небо увозили.

Где-то в горах высоко-высоко

Овцы ходили за вожаком.

Покуда закат за горою не тух,

Пас их седой загорелый пастух.

Мельче одна и крупнее другая -

Все на свободу не посягая

За пастухом седобровым след в след

Мирно ходили по тысяче лет.

Красавец вожак был умен и силен,

Но тоже свободой он был обделен.

Что ум, что кудряшки, как добрый парик?

Пас и его седобровый старик.

Где-то в горах, как больные сиротки

Овцы ходили – безмолвны и кротки.

И каждая часто мечтала о том,

Чтоб стать всем на зависть и зло – пастухом.

Бульварное кольцо чистейшей пробы

Достал октябрь из золотой сумы,

А ветер-ювелир намел сугробы,

Посыпал воздух платиной зимы.

А мы идем и крепко поминаем

Эту погоду – черт, как намело!

Метель уже у сердца. Мы не знаем,

Что делать нам. И мы бежим в тепло.

Бежим в тепло, в карманах грея руки

Без варежек (кто ж знал, что будет снег?),

Чтобы забыв оглохших улиц звуки

Смотреть в окно, молиться за нас всех,

И понимать друг друга с полуслова

Там, куда нас метель свела на час.

Дала метель каплю вина и крова -

Спасибо ей за теплоту у нас.

Холодный город, призрак желто-белый

Людей в сугробы собирал не зря.

Зима на счастье рано к нам поспела,

Встречай и пей за фокус октября!

А за окном, как мать о взрослом сыне

Клен, весь рубиновый, грустит по летней спеси.

На ветках снег – то глупые гусыни

Замерзли на деревьях, лапы свесив.

Какие они красные! Возможно,

Что мы в метель не по годам добреем,

И мы их снимем с кленов осторожно,

В дом принесем и лапы им согреем.

Тысячи белых мышей

Тесно прижались друг к другу

И множеством чутких ушей

Слушают,

Слушают

Вьюгу.

***

Ленинградский проспект в снегу.

Скрип…Скрип…Скрип…

Это снежный пес

Фонари заставляет петь

И мешает огням смотреть.

Это трется о стены мороз.

Ленинградский проспект в снегу,

А я снова куда-то бегу.

С неба падает в белом звезда.

Скрип…Скрип…Скрип…

Это песнь тишины

Заставляет слушать сердца.

Это иней-старик у крыльца

На сосульки меняет сны.

Над Москвою парят холода,

А я снова бегу, как всегда.

Только зимних надежд здесь тьма.

Скрип…Скрип…Скрип…

Это времени бег

День и Ночь вместе быть заставляет

И на вечер их благословляет,

Когда только и жив человек.

Только зимних разлук здесь тьма,

И бегу я в чужие дома.

Посмотри ранним утром в окно.

Что там нас окружает с тобою?

Там еще как на дне темно,

Небо лишь по краям голубое.

Там деревья-кораллы стоят

Неподвижно в безмолвии синем,

Странным пламенем белым горят…

Ты ж не скажешь, что это лишь иней?

Сад на дне очутился морском,

Взятый в плен холодной звездой.

Он до марта уснул за окном