Татьяна Батурина - Благодарность ведет в райский сад: венок поэм

В дыму железно-вертопрашном
Ничьей не высохнуть слезе,
Но мама в плащике бумажном
Бредёт по каменной стезе.

И видит, что святые силы,
Жалея, рядышком идут,
И для плаща златые жилы
Прядут – за лоскутом лоскут…

Отрадно знать, что на моём веку
Меня жалели, обо мне радели…
Я всех звала,
летя по сквозняку, –
Иные и вослед не поглядели.

Другие же, туманные лицом,
Преображались, делаясь собою.
Так я опять увиделась с отцом,
Он дал мне книгу с вязью и резьбою.

Какой убор!
Окладец-изразец,
Увитый златом невесомей пуха,
И жемчуга-заглавия венец:
«Пути стяжания Святаго Духа…»

Но отчего тишайший мой отец
При жизни, при юдоли поднебесной
Мне не раскрыл хотя б один столбец, –
Быть может, упасающий над бездной?

Ужель не знал: что сызмала в уме
Хранится, то у сердца на учёте
На вечном?
Неспроста явилось мне
Повествованье в красном переплёте…

Но пролистать я книгу не смогла.
Доныне за завесою сквозною
На белой глади судного стола
Она лежит, запомненная мною.

И даль на сто дорог,
И лица, лица…
Отец бы мне помог
Проститься.

Обманов страстный слог,
Любови цаца…
Отец бы мне помог
Остаться.

Души затвор-острог,
Грехов плени́ца…
Отец бы мне помог
Смириться.

Мать окликает из прошлого века,
Из голубого окна –
Что это?
Сон, слуховая осе́ка?
Я угадать не вольна.

Только и слышится оклик высокий,
Только и помнится лик –
Уж не наладил ли дом одинокий
С мамой живой переклик?

Те же на окнах цветастые шторы,
Скатерть всё в тех же цветах,
Мамины присказки, мамины взоры,
Мой поцелуй впопыхах.

Розы китайской пергаментный пламень
Греет живее огня –
Премилосердная мамина память
Переверяет меня.

Снова соседка встречает с ключами:
«Дом не пора ли продать?»
Нет, не пора, непродажны печали:
Ими печалилась мать.

Непродаваема старая святость:
Ею святи́тся судьба
Отчего дома, его угловатость,
Крашено-шитая аляповатость –
Сладость житейская и горьковатость
И о прощенье мольба…

Душа предчувствует полёт,
Непокаянье омертвляет,
А персть во гробе не поёт
И от грехов не избавляет.

Тоскую, матушка, и жду
И оправданья, и осуда,
И с целым миром не в ладу,
И целый век алкаю чуда.

Я знаю, это всё искус
Моей судьбы витиеватой,
Но что соблазн житейских уз
В сравненье с маминой утратой?..

Всё зримей крестные холмы,
Всё легче горсть земных имений
И – страшно! – всё послушней тьмы
Таинственных стихотворений.

Зачем во мгле родных дворов
Иль на свету родных преданий
Во исполнение даров
Искать камения страданий?

О, это праздничный закон
Любви: прощать и ждать прощенья!
Пусть краток век, но долог он –
Весь накануне воскрешенья.

И я лечу.
И небо сжато плотно
Клубками пара, облака и сна.
Несёт меня серебряная лодка,
Как в сказке, через горы и леса.
А рядом чуть качаются восходы,
Чтобы потом повиснуть у земли
И первые из поля вырвать всходы…

Ах, небо!
Ты мне тоже посули
Быть плодородной, ясной и высокой,
Умеренной в морозе и тепле,
Уверенной, не очень одинокой,
К чему-нибудь пригодной на земле,
Покладистой, домашней по-земному,
Пусть говорят: «Земное – суета…»
Я возвышаюсь, возвращаясь к дому.
Я приземляюсь.
Дом мой!
Высота.

О родине, о доме – лучшем самом! –
Не позабыть: там светит свет живой,
И молод мамин голос зазывной,
И стены детской столь любимы мной,
Что не побелкой пахнут, а бальзамом,
А улица, влекущая домой,
И ныне умещается во взгляде –
От солнышка до вынянченных глин…

Ужо цветёт во встречном палисаде
Какой-нибудь хороший бальзамин,
И пялится лучистое оконце
Наивным склом на солнечный закат,
Как будто за день не хватило солнца!
И ветр стучит в калитку нараскат.