Константин Кондитеров - О горошинах, планетах и галактиках

А за степью разорванный

хребет моста.

Дальше трупики те,

та рваная вся

Земля на холсте.

С холста выйти нельзя

тем, кто выжил

в очередном бою,

тем, кто ниже и выше,

в аду и в раю.

Правый глаз Солнца,

левый – Луны,

принадлежащие лоцману

таинственной глубины,

как бы движутся,

видя тебя насквозь.

Пейзаж напишется.

Мы его на гвоздь

повесим, плоские узы

стены

нарушив иллюзией

глубины.

Стоят полковники русского авангарда

на фоне горящей разрушенной Трои.

Сияют нимбы золотыми кокардами.

Держат перья мифические герои,

словно копья, вертикально в строю.

Грозди нимбов. Копий лес.

Я, как могу, копирую

перьев и глаз их глубокий блеск.

Растопырил вертолёт

бешеные лопасти.

Век свободы не найдёт

человек на глобусе.

Не крути, дружок, штурвал,

проявляя рвение.

Кто-то всё тебе наврал,

спутал направления.

Дыр-дыр-дыр-дыр-дыр поршня

в двигателе клацают.

Навалилась на тебя

сука гравитация.

Кровью пенится река.

Цепь могилок вдоль реки.

Буром прут издалека

саранча-комарики.

Отражается в воде

морок джунглей каменных.

И не спрятаться нигде

от прицела камеры.

Словно птица в кулаке

бьётся сердце частое.

Затухает вдалеке

уголёчек счастья.

Поднимается дымок

едкой сажей-копотью.

Скрыли неба потолок

мухи – геликоптеры.

Ой река, вода, года,

мутная история.

Рыб заносит в невода

жизни траектория.

В небе ангелы гудят

серафимы бесятся,

не пускают в рай тебя

по господской лестнице.

А мы кепочку на бровь,

да на зубы масочку.

И давай пляши буровь

кровяной колбасочкой

мимо кибермухоптиц,

мимо нанопакости,

мимо правил и границ

прямо в небо. Накося!

Я сочиняю байки.

Я нагоняю жути.

Девочки ставят мне лайки,

мальчики грубо шутят.

Я продавец пиара.

Я господин иллюзий.

В рамках земного шара

под мою дудку люди

пляшут, смеются, плачут,

ведут себя, как макаки.

А я сижу на даче

в далёком посёлке Монако

Я транслирую радость.

Я транслирурую горе.

Гоню вам сладость и гадость,

сидя на даче у моря.

Я формирую души,

сыплю перец на раны.

В саду моём эпл и груши

и золотые бананы.

В саду моём бродят павлины

между скульптур и фонтанов.

Леплю из податливой глины

людишек, богов и титанов.

Ты ела мясную продукцию

под вывеской «Шаурма»,

мечтала об отпуске в Турцию.

Вокруг возвышались дома.

От автомобильных вибраций,

от уличной нечистоты

хотела подальше убраться

в недельную Турцию ты.

По нежному подбородку

мясной желтоватый сок тёк,

когда аккуратной походкой

к тебе подошёл паренёк.

Светящимися глазами

тебе посмотрел он в глаза.

Его взгляд на шаурме замер.

Вздохнул он и просто сказал:

«Я очень прошу извинения.

Возможно, неправ я сейчас.

Однако, возникли сомнения

внутри меня при виде вас.

Такая вы чистая, нежная,

воздушная словно безе,

в стилистике, вроде бы, смежная

с фантазиями Бизе.

Вы в ауре света. Я тоже.

Носители двух аур мы.

Меня называют Серёжей.

Оставьте стезю шаурмы.

Представьте страну, где бояться

не надо животным ножа,

где вместо тлетворного мяса

на полках вкусняшки лежат,

где трупы животных и нищий

с большой голодухи не ест,

где друг человека – не пища,

а друг человека – зе бэст.

Представьте страну, где все птички

на веточках кучно сидят.

И птичек и птичьи яички

безнравственно там не едят.

Представьте страну, где все рыбки

свободно гуляют в пруду,

расплывшись в счастливой улыбке,

не зная про сковороду.

Оставьте мясную продукцию,

молочный сыр и шоколад.

За это я вас на экскурсию

сейчас поведу в Джаганнат.»

Ты встала. Дала ему руку.

Прижалась к плечу паренька.

С тех пор ты животных на муку

не стала уже обрекать.

На очень реальных событиях

основан правдивый сюжет.

Событья прошли, но забыть их

вы оба не в силах уже,

поскольку через девять месяцев

вы обьеденились в семью.

Спустились из ЗАГСа по лестнице.

Купили билет в Индию.

Прошёл там ваш месяц медовый

под шум океанской волны.

Питались веганской едой вы,

мечтательны и влюблены.

Примером вы служите каждому,

не портите карму бедой.

Питайтесь, пожалуйста, граждане,

вегетарианской едой!

Уланский конь скакает в поле

по окровавленным телам.

Воюют Liqvi против Moli.

А он мятежный по делам

спешит среди преторианцев,

среди отчаянных голов,

аборигенов, иностранцев,

интерпретаций и полов.

В седле стучит скелет улана.

Под кастаньетами костей

грызёт поводья конь буланый.

Висит погоня на хвосте

полупрозрачным чёрным бантом.

Аллегорически смеясь,

стоит над схваткой на пуантах

в толпе вельмож почётный князь.

На главной площади Царьграда

под бой часов, под звуки му,

принципиальную награду

вручит с улыбкой он ему.

Введут бояре мораторий.

Издаст правительство указ.

И навсегда исчезнут хвори.

И слёзы высохнут у глаз.

И снова вырастут берёзы.

Самцам дадут по три рубля.

Всем женщинам подарят розы,

любовь на свете углубля.

Любви прекрасное подбрюшье

теперь не тронет простатит.

Но конь уланский на конюшне,

увы, недолго простоит.

Надо отметить географическое положение

нашего героя, чтобы понять

историческое значение Жени.

Это сейчас континентов пять.

А тогда одна Пангея

омывалась водами Панталассы.

В центре Пангеи стоял Евгений.

Его окружали народные массы.

Только что наступила Эпоха Сновидений.

Народные массы за годом год

шли по кругу. В центре стоял Евгений,

задумчиво глядя куда-то. Вот.

Падали кометы. Гибли динозавры.

Разбилось блюдо древнего материка.

Прошло вчера. Наступило завтра.

Время не тронуло окаменелого паренька.

В тесной пёстрой суете мегаполиса

Женю не замечают народные массы.

Во-первых, он тихий. Во-вторых, ненапористый.

В-третьих, стоит далеко от кассы.

В поле стоял неподвижный бык.

Мимо лягушка прыгала.

Землю пахал древнеримский мужик.

В Риме балдел Калигула.

В столице золото, парча и шёлк.

Стража кошмарит нищих.

Всё чисто, ровно, хорошо.

Но у Калигулы прыщик