Надежда Некучаева - Жизнь – большой театр

Но не дослушала она, ушла.
…Прошёл ещё десяток лет с тех пор.
Палач давно исполнил приговор,
А женщина не верила, ждала…

Народ согнали к старому оврагу:
Евреев, женщин, стариков, детей.
Они от смерти были в полушаге.
Их на расстрел привёз сюда злодей.

Направили солдаты автоматы,
И чей-то мальчик в страхе закричал..
Старик еврей в рубахе полосатой,
Как только мог, ребёнка утешал.

Всех донага заставили раздеться.
Одежду их к машинам отнесли.
Так маленьких детей лишили детства:
В невинной потопили их крови.

Команды на немецком прозвучали.
И люди у оврага полегли.
Тела их вниз фашисты покидали,
А поверху насыпали земли.

Всё кончено… Тела людей в овраге.
Герр офицер приказ к отъезду дал.
А вечером начальнику бумагу
Об этой «операции» подал.

Из всех убитых выжил лишь ребёнок.
(Последним на тела людей упал),
Он ранен был, но изо всех силёнок
Полз из оврага по людским телам.

А на дворе стояла злая осень,
И небо потемнело из-за туч.
Как кровь, алели на рябине гроздья,
Ловя последний слабый солнца луч.

Малыш замёрз, но полз всё дальше, дальше:
Скорее с окровавленной земли.
Случайно партизаны в лесной чаще
На малыша под елью набрели.

Он был весь голый, лет восьми от роду.
И правый бок в запёкшейся крови.
Мальчонку погрузили на подводу
И в партизанский лагерь привезли.

Узнали от парнишки о расстреле,
Он плакал и твердил: «Фашист – палач».
Через два дня в мальчишкиной деревне
Уже советский полыхал кумач.

Немало за войну сломали судеб:
Мальчишка сразу за день поседел.
Всю жизнь до смерти вспоминать он будет,
Как повели их утром на расстрел,

Как мать закрыть его пыталась телом,
Но автоматчик маму оттащил.
Её и расстреляли самой первой,
А главный фриц смеялся и курил.

…Прошли года. Ушли в былое войны,
Но до сих пор мужчина видит в снах:
Отца и мать, их домик под Коломной,
И слёзы выступают на глазах.

Когда вышел муж в отставку,
Покатилась жизнь под лавку.